Как мы усыновили ребенка. Счастливые истории об усыновлении детей

«Соседи спрашивали, кто это. Я прямо отвечала: мы взяли мальчика. Чего тут стыдиться?» Три откровенные истории усыновления

В Беларуси шесть с половиной тысяч семей, которые усыновили детей. Многие из них до сих пор живут «двойной» жизнью, полагая, что скрывать тайну ото всех, в том числе и от самого ребенка, - это правильно. Однако в западных странах культура иная: детей все чаще принимают в семьи открыто. Неудивительно, что усыновители в Беларуси вынуждены быть осторожными: отношение общества к ним полно крайностей. Либо «о ужас, корыстные создания, взяли малышей ради льготного кредита», либо «о, эти святые герои с нимбом над головой, усыновили несчастных сироток». На самом же деле они ни то, ни другое. Onliner.by встретился с тремя семьями, чтобы прикоснуться к реальной жизни усыновителей и детей, которые стали друг другу родными.

«Когда нам впервые принесли Егора, няня сказала: „Смотри, это твои родители“»

Первый раз Олеся стала мамой почти десять лет назад. Данила был долгожданным мальчиком. А в 2014 году в семье появился еще один сын - Егор (имя изменено по просьбе героини). Годовалого малыша Олеся с мужем, Олегом, взяли из Дома ребенка. Почему они сделали это? Односложным ответом не обойтись.

- У меня было огромное желание еще раз стать мамой. Оно захватило меня полностью, все остальное ушло на второй план. Ты работаешь на кого-то, зарабатываешь деньги и тратишь их, день за днем одно и то же. А для чего все это? Для кого ты живешь? Вот какие вопросы задавала я себе, - искренне признается Олеся. - В какой-то момент пришло осознание, что есть дети, которые больше всего на свете нуждаются в родителях. Я безумно хочу стать мамой, а они с такой же силой хотят попасть в семью. Так что же мне мешает?

Мы с мужем обсудили мое желание усыновить ребенка и на некоторое время закрыли тему. Несколько месяцев каждый варился в своих мыслях. Я не хотела, чтобы он делал это ради меня или под давлением. Это должно быть обоюдное желание, потому что заставлять кого-либо в таких вопросах неправильно. Желание должно идти от сердца, иначе успеха не будет.

Я потихоньку почитывала форумы приемных родителей, усыновителей. Становилось понятно, куда нужно идти, какие документы собирать. Очень помогли видеоуроки для усыновителей, которые записывает ведущий программы «Пока все дома» Тимур Кизяков. Он приглашал специалистов, и они отвечали на самые тревожные вопросы: что понимать под диагнозами, которые вы читаете в медкарте ребенка; как реагировать, если приемный ребенок ворует, и так далее. Мои страхи развеивались. В конце концов, и родные дети порой воруют, болеют и все такое.

- А чего вы боялись больше всего?

- На самом деле меня тяжело напугать (смеется. - Прим. Onliner.by). Но если честно, я боялась, что не справлюсь. Мы же в ответе за тех, кого приручили. Когда ты решаешь рожать своего ребенка, то осознанно идешь на зачатие. С Данилой я все планировала, готовилась к беременности, правильно питалась, соблюдала режим. Здесь же тебе дается ребенок с особенностями. Кусок жизни у него уже пройден - и пройден не самым счастливым образом. Как обойтись с этим? Я ведь хочу, чтобы он рос здоровым, развитым, счастливым мальчиком. Меня страшили последствия: что ждет нас годы спустя? Но это, в конце концов, пугает всех родителей. У любой мамы бывает такой день, когда она думает: «Боже мой, все плохо! Ничего не получилось! Я его растила-растила, а он на меня накричал и дверь захлопнул!» С приемными детьми так же.

Честно признавшись в своих страхах и выяснив, что бояться - это нормально, Олеся и Олег стали собирать документы. Желание родителей взять в семью ребенка - это прекрасно, но подходят ли они для этой роли? За один месяц государство должно проверить материальную и моральную готовность потенциальных кандидатов. Есть ли у них жилье? Зарплата нормальная? Здоровье крепкое? И наконец, пожарный извещатель имеется? Затем обязательные психологические курсы - их проводит как Национальный центр усыновления , так и социально-педагогические центры по всей стране.

- Хотя и нужна большая стопка документов, на самом деле все эти критерии легко выполнимы, если речь идет о нормальной, благополучной семье. А психологические курсы в Национальном центре усыновления - вообще отличная вещь, они по-настоящему помогают. Нам очень повезло со специалистом, который их проводил. Сначала я не понимала, зачем нам рассказывают такие жесткие вещи о жизни детей в детдомах. К чему эти фильмы и книги, которые описывают психологический портрет сирот без прикрас? Нам не говорили: «Все будет хорошо, вы справитесь», - а показывали сложные ситуации. Во время обучения я читала книгу о девочке, которая подвергалась насилию, а потом ее удочерили. Волосы на голове начинали шевелиться… Со временем мне стало понятно: справимся, мы ведь взрослые. В конце концов, кто, если не мы? Сейчас я считаю, что курсы проводились правильно. Нам говорили честные вещи, а не формальное «Все будет хорошо», - объясняет Олеся. - С другой стороны, я не хотела бы демонизировать детей из детдомов. Рогов и хвоста у них нет - люди как люди. Допустим, в нашей семье один ребенок биологический, а второй - усыновленный. Давайте возьмем наш школьный класс. Есть дети, которые живут с отчимом или мачехой. Кого-то воспитывают бабушки. Есть ребята из неполных семей. Некоторые имеют родственников с особенностями. Я не думаю, что у них жизнь намного легче, чем у нашей семьи. И если снять корону, сойти с пьедестала, то становится понятно: у каждого свои проблемы, идеальных семей нет. Не нужно тыкать в людей палочкой. Попробуйте быть добрее друг к другу.

Да, в нашей стране сиротство по большей части социальное. Редко встретишь в детдоме ребенка, который оказался там потому, что родители умерли. Скорее всего, они попали в беду. Многие люди считают, что с ними такого не произойдет. Но ведь каждый может оказаться на этом месте. До него буквально пару шагов.

Вопрос, который часто задают приемным родителям, - «Как вы выбрали ребенка?». Почему-то все ждут ответа про любовь с первого взгляда, а ведь даже мужа и жену мы за одну встречу не выбираем, что уж говорить о детях. Кандидатам на усыновление, то есть тем, кто собрал все документы и прошел отбор, дается возможность встретиться с несколькими детьми. Вот и прими решение всей жизни, когда нельзя надеяться ни на «звонок другу», ни на «помощь зала». А тут еще диагнозы разной степени тяжести - они есть практически у всех детдомовских ребят… Точного ответа, как выбирать ребенка, нет. Каждая семья делает это по-своему.

- Когда нам впервые принесли Егора, ему был год. Няня, которая держала его на руках, открыла дверь и сказала: «Егор, смотри, это твои родители». У меня холодок пробежал по спине. Мы же тогда еще были просто тетя с дядей, могли развернуться и уехать, а тут ребенку сразу говорят: твои родители. Дальше начались душевные муки: это он или нет? Может, где-то еще ждет наш малыш?.. В итоге оказалось, что прозорливая няня была права. Через месяц мы забрали Егора домой.

Наше привыкание друг к другу происходило плавно и медленно, не по щелчку пальцев. Егору, наверное, пришлось сложнее: у него же вообще не было опыта жизни в семье, представления о том, что рядом постоянно могут находиться двое небезразличных взрослых. Потихонечку мы отогревали ребенка. Я знала, что ему нужно пройти все стадии нормального развития, как если бы мы только что забрали малыша из роддома. Мы показывали, что на любое его проявление есть реакция, учили сына выражать эмоции и просить о помощи. Я осознанно качала годовалого Егора на руках все время, чтобы восполнить дефицит телесного контакта. И потихонечку он прожил «младенческий период». Отказался от укачивания перед сном, начал выражать привязанность. У него появился новый опыт: «Если мне будет плохо, родители придут».

Олеся и ее муж - одни из немногих родителей, которые считают правильным открытое усыновление: никаких тайн и сказок. Полгода проходить с подушкой под майкой, изображая беременность, - это не их история.

- Наше окружение реагировало на внезапное появление ребенка по-разному. Соседи могли спросить: «А кто это?» Я отвечала прямо: «Мы усыновили мальчика». Конечно, это не самый приятный разговор. Бывает, люди начинают дико стесняться, опускают глаза в пол, извиняются, когда слышат об усыновлении. Хотя чего тут стесняться? Это факт нашей жизни. Мы счастливы, у нас все хорошо - зачем вы извиняетесь? От друзей я не скрываю: да, наш мальчик усыновленный, это не тайна. С родителями нам повезло: они приняли Егора и очень его любят. Хотя я знаю другие истории усыновителей, когда бабушки-дедушки принимали детей в штыки.

Часто спрашивают: «А как же гены, ты не боишься?» Слушайте, давайте каждый возьмет и проанализирует историю своей семьи. Что, у всех бабушки-дедушки-тети-дяди голубых кровей? И не пил прямо никто?

Моя позиция такова: нужно честно говорить об усыновлении и ребенку, и окружающим. Зачем врать? Ложь означает, что ты стыдишься, что-то скрываешь. А чего тут стыдиться? К тому же ребенок и так знает все, что он пережил. Даже если не осознает, не помнит деталей, в душе он чувствует, что с ним произошло. Да, это нечто сокровенное, а многим не хватает учтивости. Воспитатели в детских садиках и учителя в школах вешают на усыновленных детей ярлыки. К сожалению, в нашей стране подобное существует.

Но все эти сложности - такой маленький процент по сравнению с радостью, которую ты получаешь! Чувствовать, что ты мама, наблюдать, как ребенок растет, слушать его шуточки, смотреть, как два сына ругаются и мирятся между собой, - это и есть счастье.

В 2015 году Олеся с мужем оказались в числе активных участников первого в Беларуси фестиваля семей усыновителей. В этом году они собираются повторить этот важный опыт.

«Никакой это не подвиг, а простая человеческая потребность - давать свою любовь»

Наталья и Дмитрий придерживаются более традиционных взглядов. 50-летние супруги уважают «тайну усыновления», стараясь не афишировать перед посторонними, что появившаяся в семье девочка - это не их биологический ребенок. Корреспонденты Onliner.by с пониманием отнеслись к просьбе героев не снимать лица на камеру.

- Мы не храним тайну, это невозможно. Нашей Анечке было почти 6 лет, когда ее удочерили, поэтому знают не только родственники и близкие друзья, но и соседи, коллеги, знакомые. Такое не утаишь. Мы просто не афишируем это. Если посчитаем нужным рассказать кому-то из новых знакомых, мы это сделаем.

Спустя полгода мы отвели Анютку в танцевальную студию. Недавно педагог мне сказала: «Ваш ребенок хуже всех». Что же мне, говорить: «Ой, это удочеренный ребенок, он не наша кровиночка»? И тогда нас пожалеют и посочувствуют? Я сказала педагогу: «Спасибо. Мы будем работать и стараться». Хотя одна из знакомых усыновительниц говорила по этому поводу так: «Пусть знают. Если что не так - мы ж ни при чем, не виноваты. Это гены». Удочерив девочку, мы осознанно взяли на себя ответственность и за нее, и за ее гены тоже, - говорит Наталья.

На фестивале усыновителей в 2016 году

- В браке мы уже 26 лет. С детьми у нас не сложилось. А я всегда очень хотел ребенка, почему-то именно девочку. Это была моя мечта. Столько лет не получалось, и вот наконец «Снегурочку состругали», - смеется Дмитрий. - Я очень доволен. Даже чувствую иногда, что излишне балую дочку, но ничего не могу с собой поделать.

- В течение долгого времени у нас не возникало мыслей об усыновлении, более того, своей маме, которая просила, чтобы мы взяли ребенка из детского дома, я говорила, что этого не будет никогда. Впервые мы с мужем заговорили об усыновлении после того, как в Гродно удочерили ребенка наши знакомые, причем люди нашего возраста. Это стало толчком. В итоге мы пришли к непоколебимому решению: да, мы хотим усыновить ребенка. И надо сказать, что биологические родители нашей девочки тоже возрастные, - добавляет Наталья.

- Первый раз мы встретились с Анечкой в детском доме. Она выбежала на улицу и сразу пошла за нами. А на прощание спросила у меня: «Ты еще придешь?» Я стояла и не знала, что ответить… Мы уезжали на неделю, а как только вернулись в Минск, сразу поехали в детский дом оформлять патронаж. Анечка увидела нас, побежала навстречу, расставив руки. В первый же день мы отправились покупать ей новые платьица, и она, стоя в очереди, спросила меня: «Мамочка, а где наш папа?» Вот так, мы были не «тетей» и «дядей», а сразу стали «мамой» и «папой». Наверное, она поняла, что нет у нас лишнего времени, мы готовы быть родителями уже давно. В тот день дочка не могла заснуть до глубокой ночи, малышку мучил тот же вопрос, который вы сейчас задаете мне: почему мы выбрали именно ее? Я объяснила Анечке: «Мы хотим быть твоими новыми родителями, заботиться о тебе, чтобы ты жила в семье и у тебя были мама и папа. Мы очень долго искали свою доченьку и рады, что ты нашлась». Документы в суд на удочерение мы отнесли через неделю, - вспоминает Наталья.

Аня удивительным образом похожа на Дмитрия, словно родная дочь. У них даже группа крови одинаковая. «Никому не говорите, что не ваша. На фото - одно лицо!» - заметила судья, когда решался вопрос об удочерении. Немудрено, что девочка выбрала папу своим любимцем. Он - «главный по игрушкам», носит дочку на руках, а мама отвечает за вещи более «скучные», но полезные: чтение, постановку звуков, чистописание. Ни один вечер не обходится без совместной сказки на ночь.

- Перед Анечкой открылся огромный мир за пределами детского дома. Она не понимала, что это за свободный город, где бегают собаки и ездят автомобили. Малышка боялась и шума пылесоса, и кофемашины, и бегущей из крана воды… Пятилетняя Анечка спотыкалась, с открытым ртом смотрела по сторонам, а я крепко держала ее за руку, даже думала о том, что у дочери нарушена координация движений, - описывает первые месяцы Наталья.

- Для Анюты естественно говорить о том, что раньше у нее была другая мама, вспоминать детский дом. А мы, честно говоря, сразу не знали, как на это реагировать. Но сейчас уже свободно обсуждаем с дочерью тему усыновления. Мы с женой договорились, что никогда не будем говорить плохо о биологической семье Анюты. Но я против того, чтобы в школе знали ее историю: не хочу, чтобы дочку дразнили, - говорит Дмитрий.

- И я не хочу, чтобы кто-либо случайно в разговоре бестактно ранил душу ребенка. Полагаю, будет правильно дождаться того момента, когда Анечка сама решит, что и кому говорить. Это ее право - рассказывать о том, что она приемная, или молчать. Мы не будем решать за дочь. Подчеркиваю: выбор за ней. А мы будем стараться защищать Анютку от ненужного внимания к тому, каким образом она появилась в нашей семье, - объясняет Наталья. - В то же время для меня важна открытость - в том смысле, в котором я ее понимаю. Например, я выступаю за то, чтобы на фестиваль усыновителей могли приехать семьи, которые только задумываются об усыновлении. Например, моя знакомая, которая сделала уже восемь ЭКО и отчаялась забеременеть, обсуждала с мужем возможность удочерения. Если на фестиваль приедет такая семья - это и есть открытость. Но пропаганда и агитация в таком вопросе лишние. Как я могу уговаривать людей? «Ну усыновите ребенка! Пожалейте сиротку!» Нет. Здесь должна возникнуть внутренняя, душевная потребность. У нас 25 лет такой потребности не было.

Я считаю, что каждый должен прийти к усыновлению сам. Это действительно очень ответственный и серьезный шаг - не игрушку купить. Почему-то многие люди думают, что усыновленные дети должны быть благодарны и ходить по струнке. Это не так. Дети ничего не должны. Спустя недели три наша доча стала «прощупывать» нас и определять границы дозволенного. Были и крики, и плач, и топанье ножками, и сжатые кулачки. Здесь нам очень пригодился жизненный опыт.

- Иногда на приеме в поликлинике врач, например, говорит: «Боже, как приятно, что есть еще у нас в стране такие самоотверженные семьи!» Мне странно слышать это, потому что усыновление нужно в первую очередь нам самим. Никакой это не подвиг, а простая человеческая потребность - заботиться о ком-то, дарить свою любовь. Мы не брали в семью ребенка с целью помочь государству или снять с правительства социальную нагрузку. Нет! Это исключительно личная потребность. Наш дом наполнился детским смехом, Анютка за восемь месяцев очень изменилась, мы можем говорить о ней часами. Это и есть радость, - подводит итог Наталья.

«Я злился и завидовал семьям, у которых есть дети»

Ольга и Александр стали родителями 3 года назад. Просто в какой-то момент решили, что устали быть вдвоем: 11 лет вместе - хотелось с кем-то разделить свою жизнь. Так в семье появился полуторагодовалый Никита. Решение об усыновлении было непростым, но, судя по всему, честным по отношению к себе и к мальчику.

- Почему мы усыновили ребенка? Да все просто. Банальная физика. У нас не было возможности самим стать родителями, поэтому приняли такое решение. Три с лишним года назад знакомая записала нас на подготовительные курсы в Национальный центр усыновления. Услышав и увидев все собственными глазами, мы окончательно решили, что Новый год - 2014 хотим встретить втроем, - вспоминает Александр.

- Детей мы хотели всегда. Это казалось совершенно естественным - ощутить опыт родительства, - подключается к разговору Ольга.

- Для меня это было так же важно, как и для жены. Признаюсь, я даже злился и завидовал тем парам, у которых есть дети. У меня ведь ребенка не было… Никиту мы привезли домой 4 января. Хотели успеть оформить усыновление и вместе отпраздновать Новый год, ведь мы привязались к мальчику за время встреч в Доме ребенка, видели, как ему там плохо. Но с нашими чиновниками вышло как всегда. Мне и ругаться приходилось, и проблемы решать. Например, инспектор в отделе образования несколько раз теряла наши документы, а ведь там внушительный список бумаг. В Дом ребенка мне тоже приходилось приезжать не раз, чтобы наконец-то решить ситуацию с «отдающей стороной», это была серьезная нервотрепка. В суде понадобилось долго объяснять, зачем нам вообще нужно усыновление. Мол, живете же хорошо - к чему вам «неблагополучный» ребенок? Почему так быстро решили усыновить, не ходили к Никите несколько месяцев? Приходилось буквально «образовывать» судью по части того, как устроена психика ребенка без взрослого и почему каждая встреча для малыша - очередная травма привязанности и потеря доверия к людям.

Только Национальный центр усыновления - приятное исключение в этом вопросе. Там мы получили поддержку и помощь в виде совета. А в целом такое чувство, что никто в нашей стране в усыновлении не заинтересован.

Скоро будет фестиваль семей усыновителей «Родные люди» . И мы очень за него радеем, потому что основная цель фестиваля - повысить имидж усыновления. Наглядный пример - те же Штаты, где взять ребенка из детдома - это хороший тон. А у нас - непонятно что. Поступок «как бы хороший», но смотрят на тебя искоса. Пренебрежение к сиротству и усыновлению существует, - констатирует Александр.

Несмотря на формальные трудности, Ольге и Александру удалось достичь своей цели. В декабре 2013-го суд официально признал их родителями Никиты.

- И понеслась! Первые полтора месяца я вообще почти не появлялся на работе. Поскольку руковожу маленьким бизнесом, мог себе такое позволить. Это были месяцы на адреналине. Сейчас, постфактум, я все хорошо понимаю. Мы с женой не видели проблем. Нам было море по колено. Например, только сейчас, разглядывая фото, мы видим, какой Никита был дистрофично худой после Дома ребенка. Тогда мы этого не замечали. И множество подобных моментов, проблемы со здоровьем казались нам чем-то несущественным, - вспоминает Александр.

- Откуда-то брались на все силы! - смеется Ольга. - Это было время контрастов: невероятно тяжело днем, а ночью, когда малыш засыпал, - ощущение огромного счастья. Очень повезло, что наш сын сразу принял нас и доверился. Никита - открытый мальчик. Я догадываюсь, что во многом это заслуга нянечки в Доме ребенка, которая часто брала его на руки. Никита был ее любимчиком и благодаря этому не потерял доверие к людям. Меня с мужем он принял очень хорошо, буквально сразу, хотя в Доме ребенка это назвали явным нарушением привязанности. Но мы буквально влюбились в малыша, и все минусы, о которых говорили сотрудники учреждения, нам казались плюсами. Решение об усыновлении было стойким.

В первые месяцы Никита совсем не отпускал меня, висел на руках. Обычно в полтора года мальчики уже ходят, исследуют окружающий мир, а нашему малышу хотелось все время быть на руках у меня или у Саши. Новая обстановка вызывала у него страх и тревогу. Укладывание спать каждый раз было для нас настоящим подвигом: малыш не мог и лежать рядом с нами, и находиться в своей кроватке один. Мы думаем, его охватывал страх, что «я усну, а мама в это время исчезнет». Укачивали по два часа на руках, пока не уснет, перекладывали в кроватку и выбегали из комнаты. Ни коляска не помогала, ни что-либо другое. Нахождение вне наших рук вызывало страх и панику. Мы даже задавались вопросом: а бывает ли такое явление - чрезмерная привязанность?

- Пусть Никита маленький, но он человек. Он все понимает, чувствует, помнит. Как ни удивительно, в свои 5 лет он уже четко знает, что его усыновили. Хотя и не все может себе объяснить. Конечно, внутри у него столько боли и обиды на мир, что малыш начинает злиться, проявлять агрессию. Ведь он не знает, откуда эта боль, почему ему так плохо на душе. Это обычная история с приемными детьми. Поэтому да, Никита «сложный» ребенок. «Неудобный». Чувствительный. Требовательный. Он все очень хорошо помнит. Сам задает непростые вопросы, на которые нужно отвечать. И в этом случае нет ничего лучше правды. Мы решили не выдумывать никаких историй, а честно говорить Никите об усыновлении, - объясняет свою открытую позицию Александр.

Человеческая психика устроена таким образом, что, к сожалению, травма брошенности останется с ребенком из детского дома на всю жизнь. Даже сейчас одна из самых любимых игр Никиты - это забота об игрушечных младенцах. Он может принести малыша и сказать: «Мама, посмотри, он лежит один. Пожалей его, пожалуйста!» Это способ снова и снова переживать свое горе, пытаясь изменить сценарий.

- Я объясняла Никите все, что произошло с ним, через сказку. Рассказывала, как жил на свете один малыш, рос в домике с другими детками, его воспитывали тетеньки, а потом пришли мы с мужем и забрали его к себе. И больше мы малыша никогда не бросим. «Ты можешь бить, кричать, злиться, но мы тебя не оставим», - вот что говорила я сыну. Потом Никита полюбил слушать сказку про потерянного мишку, которую я тоже придумала специально для него. Так он и рос с осознанием того, что появился в нашей семье не с самого рождения. Сейчас, в свои 5 лет, он только начинает понимать, что младенцы рождаются из маминого животика. В его версии мира до недавнего времени дети появлялись из детского домика, - объясняет Ольга.

Проблем с реакцией окружения на усыновление практически не было. Александр и Ольга честно рассказывали близким о своих радостях и сложностях - куда же без них. В итоге одна пара друзей тоже решилась на такой шаг - взять ребенка из детского дома.

- Посмотрите, какой Никита чудесный! Абсолютно наш, родной! Я сейчас не представляю другого ребенка. Это стоит всех трудностей - видеть, быть причастной к тому, как расцветает маленький человек, - убеждена Ольга.

- В то же время нельзя недооценивать историю нашего сына и его внутренние переживания, которые отражаются на всей семье. Не хочу вам говорить, мол, усыновление - это сплошное блаженство. Нет. Например, когда я вижу подавленное настроение Никиты, начинаю думать. Как вести себя? Как правильно воспитывать? Что будет дальше? Это сложно, - признается Александр. - Нам повезло: мы окружены компетентными людьми - начиная от директора Национального центра усыновления Натальи Поспеловой (первое время мы каждый день звонили ей с вопросами, уложив Никиту спать), семейного психолога Ольги Головневой и заканчивая главным детским неврологом Минздрава Леонидом Шалькевичем.

Однако в целом наше общество не понимает усыновления. Если ты пришел в семью не так, как остальные дети, то в школе навесят ярлык «детдомовец», с которым придется жить до конца. Но я за своего Никиту не боюсь: он отпор даст. А если надо будет, я сам приду и за сына вступлюсь! Но все равно это негатив, с которым приходится сталкиваться. Я знаю несколько историй, когда усыновители, выступавшие за гласность, изменили свою позицию из-за жестокости школы.

- Усыновление - это естественный путь. Почему суррогатное материнство считается чем-то нормальным, а ребенок из детдома - нет? Участвуя в

Часть 1. До.

Я не помню, кто из нас с мужем первым заговорил о нашем отношении к усыновлению. Точно так же я не помню, кто из нас предложил не просто расписаться, но обвенчаться. Такое ощущение, что эти мысли пришли к нам обоим одновременно и каким-то совершенно естественным образом.

— А как ты относишься к тому, чтобы усыновить малыша?

— Очень хорошо.

— Давай так и сделаем?

Вот примерно такой разговор произошёл между нами около одиннадцати лет назад. Было нам обоим тогда чуть за двадцать, будущий муж постарше, я - помоложе. Решили, что вот родим одного-двух и обязательно ещё усыновим. От того решения двух юных и неопытных до первого шага - целая жизнь.

С рождением собственных детей не заладилось. Врачи, как это часто бывает, разводили руками, отправляли на всё новые и новые обследования и не понимали, в чём дело. А нам ОЧЕНЬ хотелось, чтобы в нашем доме были дети. И мы старались. Исправно ходили по разным клиникам, выполняли процедуры, снова сдавали анализы и снова не получали ответа на самый страшный для нас вопрос: «А есть ли хоть какая-нибудь надежда?»

Почти все врачи сначала занимались нами с энтузиазмом, потом, когда становилось понятно, что вроде бы всё в порядке, а детей нет, рвение сменялось разочарованием. И почти все в итоге говорили: «Божья воля». Мы и сами это понимали. Именно так, разыскивая свою трудную, скрытую тропку на пути к родительству, мы и пришли к Богу. Нет, верили мы и раньше. Не зря ведь венчались, не из-за того, что модно. Просто чувствовали, что по-другому не можем. Но были абсолютно не воцерковлены. Так, не прихожане, а «захожане», по меткому выражению о. Андрея Кураева.

Чего только не было за эти годы. Сколько раз было ощущение, что дальше жить просто невозможно (тяжело было нам, грешным, принять крест бесплодия). Сколько раз нас спрашивали: «А когда же деток заведёте?» Заведёте… Я очень хотела бы попросить тех, кто читает эти строки, прежде чем задать знакомым вопрос: «Что это вы с детьми не торопитесь?», остановиться и подумать, а вдруг у них такая же страшная беда, как была у нас? А вдруг души этих людей – одна сплошная открытая рана? А вдруг они держатся из последних сил? Давайте беречь и жалеть друг друга.

Через пару-тройку лет, видя наши нежные, добрые, глубокие отношения, люди стали догадываться, что детей нет не просто так. Стало ещё хуже. Мне, как и многим другим в такой ситуации, говорили: «Ну, роди от другого! А мужу и знать не обязательно». И очень удивлялись, когда в ответ слышали: «Нет. Это даже не обсуждается». Начальник мужа (хороший, кстати, человек, который нам потом неоднократно помогал) спросил его лет через шесть после нашей свадьбы: «Да что ты с ней живёшь? Родить она тебе не может. Любишь что ли так сильно?» Муж ответил: «Да. Люблю». С тех пор начальник, жизнерадостный циник из мажоров, к мужу моему неожиданно проникся симпатией и доверием, вопросов глупых больше не задавал, зато стал помогать, устраивать нас в различные клиники, знакомить с хорошими врачами.

Врачи были, действительно, хорошими. К одному, пожилому, настоящему зубру, у которого училась половина гинекологов Москвы, я ходила почти три года. Замечательный дядечка вскоре стал мне по-дружески «тыкать», в коридоре громогласно спрашивать: «Явилась? Ну, молодец-молодец!» и довольно посмеиваться при моём очередном появлении на пороге его кабинета. Но однажды весной, увидев меня в дверях, не выдержал: «Да что ж ты всё ходишь и ходишь? Все те, кто с тобой одновременно пришёл, уже или родили или собираются!» Я развела руками: «Простите…»

Больше я к нему не ходила. Не обиделась - на него невозможно было обижаться, такой чудесный, знающий, понимающий человек. Но стало так жаль его, немолодого, опытного, признанного авторитета, вынужденного ломать голову над нашей проблемой, невозможно было видеть, как после очередного курса лечения непонятно от чего он в бессилии снимает очки и устало потирает переносицу.

Потом была другая врач, молодая, решительная. Она тоже проверяла нас вдоль и поперёк и вынесла вердикт: «Вполне здоровы, есть незначительные болячки, но сейчас они у всех, а люди-то рождаются! Будем делать ЭКО» (если вдруг кто-то не знает, это «оплодотворение в пробирке»).

И пошли мы с этим вердиктом к нашему духовнику…

Тут я вернусь на пару лет назад, потому что обойти вниманием нашего необыкновенного батюшку никак не могу. Появился он в нашей жизни случайно… Хотя о каких случайностях я, верующий человек, говорю? Промыслом Божиим, конечно, а не случайно.

Однажды мой муж поздним субботним вечером шёл по рабочим делам (он тогда работал сутками) и зашёл в маленькую церковь в самом центре Москвы. Зашёл, удивившись, что так поздно, а двери ещё открыты. В храме никого не было, кроме батюшки. Они разговорились, муж неожиданно для себя рассказал о нашей беде, обо мне, о том, как тяжело переживаю я свои страшные прошлые грехи и как хочу и боюсь идти к исповеди. Батюшка выслушал и велел обязательно приходить вдвоём. Муж вернулся домой потрясённым до глубины души. Такой доброты, такого внимания и желания помочь он ещё не встречал. Так мы и нашли своего духовника, так и воцерковились. Не сразу, по чуть-чуть… Но дорогу осилит идущий.

И вот три года назад с вердиктом «ЭКО» мы пришли к нашему батюшке. Мы знали, конечно, что к «пробирке» священники относятся неоднозначно, скорее отрицательно, чем положительно, но даже среди наших знакомых были те, кого их духовник благословил на такой шаг. Наш добрый, понимающий, очень «продвинутый» (в лучшем смысле этого слова) батюшка внимательно выслушал, посмотрел на нас с болью и любовью и твёрдо сказал: «Нет». Всё. Двери захлопнулись.

Тяжело было пережить, но пережили, смирились. Тогда в очередной раз встал перед нами вопрос об усыновлении. Мы никогда о нём и не забывали. Но оказалось, что сказать - это одно, а сделать - совсем другое…

Часть 2. Маленькими шажками к счастью.

А давай?!

— А давай?!

— А давай!

И пошли мы опять к батюшке. Батюшка выслушал и сказал: «Подождите пока, подумайте». И это было нелегко пережить – хотелось-то сразу, скорее, без задержек, ожиданий и размышлений. Торопыги маловерные. Но и это пережили. Думали, потихоньку собирали информацию. Столкнулись с тем, что много рассказов об опеке, попечительстве, а об усыновлении (для нас существовал только этот вариант) сведений гораздо меньше.

Самыми важными и интересными были для нас рассказы реальных усыновителей. Их я зачитывала «до дыр», пытаясь за скупыми строчками понять, увидеть реальную жизнь. Эти неизвестные мне люди, родители-усыновители, стали для меня поддержкой и опорой. Их рассказы – тоненькой ниточкой, за которую я судорожно цеплялась. Поэтому и пишу сейчас. Ведь всё, что можно найти в Интернете на эту тему, уже достаточно старое. Может, кто-нибудь сейчас проходит нелёгкий путь от робкого «А давай?» к первым шагам. Может, кому-то хоть чуть-чуть поможет и наша история. Если так - мы будем счастливы.

Во время очередной исповеди батюшка неожиданно спросил мужа: «Ну что подумали, решились? Тогда начинайте! Вот сейчас вы готовы». Мы опешили, покопались в себе на предмет обнаружения увиденной батюшкой «готовности» и начали.

О сборе документов написано много. Наша история в этом смысле вполне заурядная: не очень легко, не очень быстро, но и без особых проблем. Единственное, что хочу отметить, это отношение врачей. Почти все те, к кому мы приходили, чтобы нам дали медицинское разрешение, сначала внимательно читали запрос, потом удивлённо замолкали на минуту, а потом начинали радостно улыбаться, расспрашивать нас и всячески поддерживать. Лишь из пары кабинетов мы выходили без ободряющего: «Удачи! С Богом!»

Не менее уважительно отнеслись к нам и в милиции, что тоже поразило.

Пока собирали документы, Господь послал нам встречу с девушкой, которая имела выход на волонтёров, работающих с больницами и детскими домами. Это нам потом и помогло. А девушка эта стала нашим верным другом.

Совершенно неожиданно, когда документы были ещё в стадии сбора, позвонил наш батюшка и рассказал, что в одном из небольших городков на северо-западе страны, почти у границы, есть мальчик, которому через месяц четыре года. Мама им не занималась, пила, он был совершенно заброшен, его забрали и поместили в приют. Ему очень нужны родители…

Мы в ступоре: хотели-то крохотную девочку, а тут мальчик! Большой, который помнит свою родную маму! Переночевали с этой новостью и решились: ведь батюшка советует, да и зовут малыша как моего мужа.

Накупили сладостей, чтобы привезти детишкам. Наутро, перед дальней дорогой, собирались купить фруктов. Утром позвонил воспитатель из приюта: «Ребята, не приезжайте. Вчера был суд и мальчику не дали статус и не факт, что дадут вообще. Мы с опекой бились, как могли, но прокурор сказал, что ребёнок может и в приюте жить, нечего ему семью искать»…

Очередная стена перед нами. Врезались, стекли с этой стены. Обнялись, погрустили, помолились. Пережили и это. Хотя в душе до сих пор этот малыш живёт. Знаем, что статус ему всё-таки дали и его забрали хорошие люди. Мы, к сожалению, узнали об этом поздно, а то с радостью взяли бы к себе… Ну, на всё воля Божья.

Продолжили собирать документы. Работники опеки сначала общались с нами сухо, отстранённо. Не мешали, конечно, но и не очень-то помогали. Наконец, документы собраны! Спрашиваем: «Куда дальше?» В нашей опеке прохладно отвечают: «У нас детских домов на территории нет. Обращайтесь в региональный банк данных или ищите сами». Позвонили в банк. Записали нас на приём через полторы недели. Подошёл назначенный день, поехали, трясясь и страшась невероятно.

Выясняется, что в тот день мы только напишем заявления, а приехать, чтобы посмотреть сведения о детках, можно будет лишь через месяц с лишним. Я потрясена. Муж, бледный и расстроенный, смотрит на меня и не знает, что сказать. Медицинские документы действительны лишь три месяца, месяц уже прошёл. То есть у нас времени всего ничего.

На следующий день я села к телефону и начала обзванивать опеки Москвы и области. Отвечали почти чётко через одну: где-то по-доброму, с желанием помочь, но там обычно не было детских домов и домов малютки, а там, где детки были - хамили. Удивительно, но говорили, что деток почти не бывает, что у них из своих желающих очереди и что нам нечего к ним обращаться. Приходилось деликатно напоминать, что мы имеем право взять малыша хоть из Владивостока или Калининграда. Сразу затихали, начинали говорить вежливее. В нескольких местах разрешили приехать.

Теперь опять вернусь немного назад. Я уже рассказывала, что мы нашли выход на девушку-волонтёра. Я списалась с ней по Интернету. Вера ответила сразу и с большим желанием помочь. Пока мы собирали документы, я держала её в курсе дела. Наконец, она сообщила, что в её подшефной больнице родился мальчик, от которого отказались. Но его перевезли в реанимацию в другой городок, да и статуса у него ещё нет. Больше никого не было.

После поездки в банк, поняв, что самим найти малыша очень нелегко и что ждать месяц до назначенного дня мы не в состоянии, я опять написала этой девушке. Оказалось, что того мальчика так никто брать и не захотел, зато ему дали статус. Вера созвонилась со старшей медсестрой отделения, где лежал малыш, и попросила разрешения дать нам её телефон.

Позвонили мы этой славной женщине… Это мы, конечно, потом узнали, что она славная, настоящая подвижница, самоотверженная и готовая помогать всем, чем сможет, а пока услышали лишь заполошный голос в трубке: «Приезжайте, конечно! Только я сегодня уезжаю на три дня. Звоните в субботу вечером после восьми или в воскресенье!» И трубку бросила. Всё набегу, всё скороговоркой. С трудом поняли сказанное. Как в субботу после восьми?! Как в воскресенье?! У нас же только рабочий телефон! Ну… В воскресенье - так в воскресенье.

Позвонили в субботу: «А Валентины Павловны нет! Позвоните завтра».

Как мы пережили воскресенье - до сих пор понять не можем. Сейчас, спустя полтора года, осознаём, что всё происходившее тогда можно объяснить только постоянной, нежной, заботливой помощью Господа, Пресвятой Богородицы и всех святых Его, которым тогда молились постоянно. Восемь вечера воскресенья. Мы надоели своими звонками всем медсёстрам отделения. Валентины Павловны всё не было. Несчастные донельзя, измученные ожиданием, решились позвонить девушке-волонтёру и попросить номер мобильный Валентины Павловны. Вера не удивилась нашему звонку, дала телефон и пожелала удачи. Звоню. «Абонент не отвечает или…» Сидим на кухне: я с ногами на стуле, мерно раскачиваюсь под свои невесёлые мысли, муж, будто пружина, напряжённый и молчаливый. Звоню ещё раз буквально через пять минут.

— Валентина Павловна, это по поводу малыша… Вы помните, мы договаривались, что я позвоню?

— Помню, конечно! Приезжайте!

— Как? Сейчас же половина девятого вечера.

— Ну и что! Приезжайте!

Мы оторопели окончательно, позвонили родителям и сообщили, что едем к малышу. Родители были в шоке. Мы поехали.

Февраль. Снегопад. Темнота. Едем по шоссе от Москвы к маленькому подмосковному городку. Молчим, потому что непонятно, что говорить-то?

В городке нашли больницу. Огромная территория, заросшая соснами, сугробы, редкие фонари и штук пятнадцать корпусов. Никакой охраны, никакой схемы, спросить, где детский корпус, не у кого. Наконец, выловили какого-то дядечку. Дядечка популярно объяснил, удивлённо глядя на нас. Ещё бы! Половина десятого вечера. Воскресенье. А пара всклокоченных существ с перекошенными лицами ищет детский корпус. Спасибо Вам, дядечка! Вы нам показали дорогу к нашему счастью.

Но вот и корпус. Несколько раз обежали его вокруг, передёргали все двери подряд - заперто. Позвонили Валентине Павловне (слава создателям мобильников!), она объяснила, как её найти. Полезли через сугробы к неприметной двери, снег у которой не чищен, кажется, с начала зимы. По пути, пыхтя и отдуваясь, я рассказывала мужу то, что узнала о Валентине Петровне от девушки-волонтёра. Муж скептически произнёс: «Неужели в медицине ещё есть такие люди, которым не всё равно?»

Дверь открылась и на пороге возникла маленькая женщина в белом халате. Глаза невероятно добрые, ясные, лицо всё в солнечных морщинках: «Приехали?! Ну, слава Богу!» Я гордо покосилась на мужа: мол, видишь, какой человек! Он удивлённо пожал плечами…

Встреча со счастьем

В больнице было тихо. Поднялись по лестнице. Полутёмный коридор. Прямо напротив поста - стеклянные двери. Нам сюда. Вошли на цыпочках.

Я не могу передать, что мы чувствовали тогда. Сердце колотилось где-то в горле, говорить было тяжело, руки ходили ходуном так, что невозможно было унять дрожь. В палате горел ночник, в огромной (как тогда показалось) детской кроватке лежал крохотный (это правда) свёрток и сопел, на бортике листок с датой рождения. Малышу месяц и три дня.

Валентина Павловна достала его и сунула в руки мужу. Муж вцепился в кроху не только руками, но и глазами. А я чуть не вскрикнула: малыш был совершенно невероятно, нереально, необыкновенно похож на моего любимого, самого лучшего на свете мужа. Так мы и увидели своего сына тёмным февральским воскресным вечером, почти в десять часов.

Пробыли мы у него около часа. Всё это время муж не спускал малыша с рук. Валентина Павловна рассказывала нам о мальчике, но больше расспрашивала о нас. Очень обрадовалась, узнав, что мы православные, воцерковлённые. Сама она тоже глубоко верующий человек. А мы не находя слов слушали её историю. Дети у этой необыкновенной женщины уже взрослые, а она посвятила (по-другому и не скажешь) свою жизнь чужим детям. Особенно таким - брошенным, ничейным. Возилась с ними с утра до ночи, при помощи девушек-волонтёров искала им родителей. И ведь находила! За последние годы из этой больницы почти ни один ребёнок не отправился в дом малютки! Большинство забирали в семьи. Если деток всё же никто не брал, то перед отправлением в дом малютки Валентина Павловна сама договаривалась с местным батюшкой и малыша крестили. Нашего кроху никто не хотел брать, информацию о нём уже отправили в региональный банк.

Когда пришло время прощаться, мы поняли, что вот сейчас положить малыша в кроватку, повернуться спиной и уйти отчего-то очень сложно. Перед уходом мы поставили в изголовье маленькую икону Иверской Божией Матери. Перекрестив нашего (да-да! нашего!) малыша, Валентина Павловна почти вытолкала нас из палаты, приговаривая: «Езжайте, ребятки! Вам ещё далеко ехать!»

На трясущихся ногах я спускалась по лестнице. Муж молчал. Вышли на улицу. Ветер гонял по дорожкам позёмку.

— Ну что? Наш?

— Но мы же девочку… На всё воля Божья. Значит, мальчик.

Когда мы ещё только ехали в эту больницу, всё уже было понятно. У нас сын. Вот этот, пока ещё неизвестный. Выбирать - это не для нас. А сейчас, после того, как мы его увидели, всё стало ещё определённей. Наш. Крохотный, с носиком пуговкой (немаленькой такой пуговицей) и глазами-щёлочками, с почти лысой головкой размером с крупный апельсин и аккуратными ушками. Наш. Самый любимый на свете.

Позвонили родителям. И те и другие первые несколько секунд поражённо молчали. Потом говорили одно и то же: «Мы его уже любим!»

Невыносимо долгая неделя

На следующий день понедельник. У меня выходной, у мужа тоже. Вскочив с утра пораньше, поехали в больницу. Утром здесь все было совсем по-другому. Сновали медсёстры, у поста стояла высокая женщина лет тридцати пяти - заведующая отделением. Сказать, что встретила она нас неласково - это ничего не сказать. Долго ругала за то, что мы без халатов и бахил (а мы, балбесы, об этом даже и не подумали), что не привезли разрешения из местной опеки… Мы покаянно молчали. Выпустив пар, заведующая отделением спросила:

— Что, и вправду собираетесь его брать? Ну, тогда слушайте!

Следующие полчаса доктор, вооружившись историей болезни нашего малыша, старательно нас пугала. Сообщила, что мама рожала в состоянии алкогольного опьянения, она вообще алкоголичка, но, к счастью, вроде бы не наркоманка. Что родился он недоношенным, всего кило девятьсот, рост 44 сантиметра. Здесь я, предварительно начитавшись умных книжек, задала вопрос:

— То есть у него получается вторая степень недоношенности?

Доктор оторопело посмотрела на меня, потом улыбнулась первый раз за всё наше общение и неожиданно мягко сказала:

— Всё-таки на границе с первой. Ближе к первой.

Девять дней наш малыш провёл в кювезе, потом лежал в реанимации. Оказалось, что у нашего сына масса болячек. Мы не удивлялись: были готовы и понимали, что доктор обязана нас «попугать». Поэтому ни обещанные гипоксическо-ишемические нарушения центральной нервной системы, ни гипотрофия 2 степени, ни спастическая кривошея, ни проблемы с тазобедренными суставами, ни возможные далеко идущие последствия, обрисованные доктором в цветах и красках, не могли уже ничего изменить.

Разговор происходил не где-нибудь в кабинете, за закрытыми дверями, а прямо на посту. По коридору ходили, невольно прислушиваясь к нашему разговору, заботливые, любящие мамочки со своими приболевшими детками. И когда заведующая отделением громко поинтересовалась: «Вы понимаете, что такое пьяные роды?», я втянула голову в плечи и покраснела, как будто это я рожала, предварительно напившись.

В конце разговора доктор ещё раз спросила:

— Вам всё понятно? Вы отдаёте себе отчёт, какого ребёнка хотите взять?

И тогда спросили мы:

— А вас, если бы это был ваш ребёнок, хоть один из этих диагнозов остановил бы, заставил бы отказаться от него?

Доктор опять удивлённо помолчала и ответила:

— Вот и нас нет.

В этот момент как будто кто-то включил свет, всё изменилось, и все сразу изменились. И доктор, и медсёстры радостно заулыбались нам, пообещали всяческую помощь, стали объяснять, что мы дальше должны делать.

В тот день мы были с нашим сыном не очень долго – надо было ехать в опеку и подавать документы на усыновление. В опеке с нами тоже сначала говорили очень сурово, пугали, объясняли, что бывают детки, которых они с радостью советуют взять, но наш сын – это не этот случай: очень уж маленький, слабенький, болезненный. Убедившись, что нас не переубедить, милая женщина-инспектор, которая занималась нами, вдруг сказала:

— Вы знаете, когда вы вошли, меня просто потрясло, как мальчик похож на папу!

Новоиспечённый папа довольно зарделся и потупился.

В этот и последующие дни мы много фотографировали малыша. Вечером я отправила фотографии своим родителям. Позвонила им. На другом конце к трубке и монитору компьютера «прилипли» мои папа, мама и младшая сестра, вернее, дедушка, бабушка и тётя.

— Хорошенький какой! Но крошечный! А носик большой!

— Да. Носик у нас знатный. Мне всё равно, какой у нас носик. Это наш сын и всё тут.

На следующий день мой муж работал, поэтому относить документы в суд отправилась я. Вооружившись подробной схемой, которой меня снабдила инспектор из опеки, я долго блуждала по сугробам среди старых зданий. Обшарпанные стены цвета горохового супа и запертая дверь в тот кабинет, где сидит секретарь. Надо дождаться, непременно отдать бумаги, а ведь в больнице совсем один лежит наш сын, и очень хочется не торчать здесь, а быть рядом с ним.

Наконец, документы я сдала (к счастью, весь пакет документов оказался собран правильно и никаких нареканий, чего я очень боялась, не было). На мой вопрос, когда же примерно можно ждать суда, секретарь задумчиво ответила, что через месяц-полтора. Выйдя из здания суда, я трясущимися руками набрала номер Ларисы Алексеевны из опеки и рассказала ей о результатах:

— Месяц-полтора? Не волнуйтесь, я сама этот вопрос решу.

Забегая вперёд, скажу: и решила! В четверг, когда я была на работе, она позвонила мне и сообщила, что суд назначен на ближайший вторник. То есть сына нашего мы впервые увидели в воскресенье, во вторник подали документы в суд, а ровно через неделю уже состоялось заседание!

В среду мы целый день по очереди были у сына: с утра муж, потом, когда он должен был ехать на работу, смогла вырваться я. Когда я шла по лестнице в отделение строгая медсестра поинтересовалась:

— А куда это вы, девушка, в неприёмные часы?

Не успела я раскрыть рта, как другая медсестра, из того отделения, где лежал наш сын, заулыбалась мне и ответила:

— Тихо-тихо! Не шуми, это мама к нашему отказничку! – после этого широко и радостно улыбались уже все, а я с трудом сдерживала слёзы: мама, я – мама! В спину мне медсёстры зашептали:

— Да ты что? Неужели берут? Точно?! Вот такого и берут?!

А «наша» медсестра, как мне показалось, гордо ответила:

— Берут. Уже документы подали.

В четверг, как я уже упоминала, мы узнали, что во вторник решится наша судьба. И все эти дни, вплоть до вечера вторника, было невероятно страшно было невероятно: мы боялись, что родители нашего малыша одумаются и заберут его (хотя, конечно, как нормальные люди мы понимали, что это, возможно, было бы огромным счастьем для них и малыша, но только не для нас), боялись, что судью не устроят наши документы и сына не отдадут нам, боялись… Да много чего ещё боялись!

Суд

Все выходные мы провели в закупках и обустройстве комнаты для сына. Во вторник утром, накупив подарков врачам, медсёстрам, представителям опеки (сразу оговорюсь, всё дарили после суда, а не до, ну, не могли мы не отблагодарить людей, которые были к нам так добры) взволнованные донельзя, поехали в суд. Перед заседанием заскочили к нашему сыну, он сладко спал и улыбался во сне. Валентина Павловна радостно зашептала: «Он с четверга улыбаться начал, как будто чувствует, что теперь не один!»

Наша помощница и заступница Лариса Алексеевна, инспектор из опеки, поехала с нами в суд. Это притом, что накануне она загрипповала и могла бы смело не выходить на работу. Но вышла, не оставила нас (даром, что с температурой под сорок!). Суд прошёл на удивление легко и быстро. Хотя был момент, заставивший нас замереть и поволноваться: оказалось, что на медицинских справках не хватает одной фразы, без которой они считаются неправильно оформленными. Судья и Лариса Алексеевна уединились в соседнем кабинете, о чём они говорили – не знаю, но через пять минут судья вышла и спросила, сможем ли мы подвезти эти справки, только уже в дополненном виде, к пятнице. Мы могли! В тот момент мы пообещали бы построить дорогу Москва-Владивосток и, что самое интересное, построили бы её, лишь бы нам отдали нашего сына!

Нелегко было, когда нам предоставили слово. Нелегко, потому что совершенно непонятно - а что говорить? Что мы уже своей жизни не представляем без нашего малыша? Что мы будем его очень-очень любить? Первой начала я. Не потому, что знала, что сказать, а потому, что предполагалось, что в силу профессии у меня лучше подвешен язык. Я смогла сказать только то, что мы с мужем очень любим друг друга и очень хотим детей. Что этот маленький мальчик нужен нам, а мы нужны ему. Что нам всё равно, что он слабенький и болезненный.

Судья спросила, не будут ли возможные болезни, которыми нас пугала доктор, впоследствии причиной для того, чтобы мы вернули малыша. Муж удивлённо посмотрел на неё и ответил:

— А как можно вернуть своего ребёнка?

После этого представитель опеки и прокурор сказали, что они не возражают против усыновления. Так наш сын стал нашим ещё и по решению суда.

Что нас ещё поразило? Да то, что в этом маленьком подмосковном городке работают люди, которые действительно хотят помочь и детям, ждущим своих родителей, и родителям, ищущим своих детей. Ещё раз повторюсь, что с того момента, когда мы впервые увидели нашего сына и до того вечера, когда мы привезли его домой, прошло девять дней, причём три из этих девяти дней были выходными. Суд могли бы назначить через месяц или даже больше, но назначили очень скоро. Инспектор могла болеть себе спокойно и не ехать с нами в суд. И тогда судья могла бы «завернуть» наши неправильно оформленные медицинские справки. Хорошие, добрые, неравнодушные люди и Божья помощь - вот секрет нашего счастья.

И ещё. По закону после заседания мы должны были ждать ещё десять рабочих дней, чтобы получить решение суда на руки и уже с ним забрать нашего сына из больницы. Но нам разрешили увезти его домой в тот же вечер! Чудо? Конечно, чудо!

Домой

Мы отвезли несчастную больную Ларису Алексеевну домой. А после этого поехали, нет, полетели, в больницу. У ворот нас уже ждали наши родители, взволнованные, испуганные, с цветами.

Нашего сына одели, дали нам последние инструкции и высыпали провожать на крыльцо почти всем отделением. Валентина Павловна плакала. Моя сестра перевесилась через моё плечо и нахально попросила:

— Дайте мне носик моего племянника посмотреть! Ой, какой хорошенький носик! Оль, ты снимать совершенно не умеешь. Это ж надо так фотографировать, чтобы такой сладенький носик выглядел на фотографиях настоящим носярой!

Все засмеялись.

Уже наступили сумерки, было холодно. Но медсёстры в лёгких халатиках стояли на крыльце, пока мы не вышли за ворота, и махали нам руками.

И мы поехали домой.

Часть 3. После.

С тех пор прошло полтора года. Очень счастливых, хотя и непростых.

Сразу скажу: было нелегко. У меня была пресловутая адаптация. А наш необыкновенный, добрый, самый лучший муж и папа на свете сразу и безоговорочно полюбил нашего сына. Я оказалась более слабым или просто менее хорошим человеком.

Андрюша, а назвали мы его именно так, был очень маленьким и очень слабеньким. Он плохо ел (да и сейчас тот ещё едок), до пяти месяцев мучился животиком и целыми днями обитал у меня на руках, потому что так ему было легче переносить колики. Но не это было сложно. Мне долгое время казалось, что я не люблю его или, по крайней мере, люблю не так сильно, как любят родные мамы. Нет, он мне очень нравился, казался самым красивым, самым очаровательным и умненьким! Но мужа я любила явно сильнее. Если здесь вообще, конечно, уместно подобное сравнение. Мне мнилось, что я плохо понимаю своего малыша, что роди я его сама, я бы всегда знала, почему он плачет. Я страшно переживала, что наш мальчик лишён грудного вскармливания. Во время визитов в поликлинику я украдкой смотрела на других мамочек с детьми, и мне казалось, что вот у них-то полное взаимопонимание с малышами, вот они-то по-настоящему любят своих деток! Муж терпеливо слушал мои страдания и убеждал, что я отлично понимаю сына, что он уже очень привязался ко мне, что лишь со мной он такой спокойный и довольный. Я верила и не верила. Что поделаешь? Адаптация.

А потом я поделилась своими сомнениями с крёстной мамой Андрюшеньки и женой крёстного папы. Они обе, опытные мамы, верные подруги и помощницы, отругали меня, посмеялись и сказали, что у них после родов были точно такие же сомнения, и что своих детей они тоже полюбили не сразу и не сразу привыкли к ним, и что я обязательно буду хорошей мамой. Вернее, я уже и есть хорошая мама.

Прошло какое-то время. Однажды, разговаривая с сыном, я заметила, что у него как-то странно подёргивается уголок ротика. Я побежала к мужу и гостившей у нас тогда свекрови:

— По-моему, Андрюша скоро осознанно улыбнётся!

Свекровь засомневалась. А на следующий день сынок радостно и широко улыбнулся нам всем. Муж шепнул:

— Ну, и кто здесь его не понимает?

Потихоньку мы справились и с другими проблемами. Почти все обещанные болячки обошли нас стороной или оказались вполне перебарываемыми. Так, мы избавились от кривошеи при помощи массажа и регулярной смены положения в кроватке (клали по-разному по отношению к окну, чтобы сынок видел свет то с одной, то с другой стороны от себя). От тонуса тоже хорошо помогал массаж. Да и всё остальное оказалось не таким уж и страшным.

Да, в Андрюшиной карте до сих пор пишут грозные слова «поражение центральной нервной системы». Да, Андрюша некрупный, худенький. Но он замечательно развивается, делает всё то, что должен делать в своём возрасте и даже больше. Он невероятно общительный, улыбчивый, с удовольствием идет на контакт. Очень любит обниматься - переобнимал в парке, где мы гуляем, всех симпатичных ему малышей и их мам. Он уже вовсю болтает, пока не очень внятно, но мы его понимаем. А как настойчиво он осваивает звук «Р»! Любимые кричалки Андрюши: «кар-карр», «кря-кря» и почему-то «иго-го». Он таскает по всей квартире любимые книжки, суёт их нам в руки и требует: «Ти-тай!» При этом ему абсолютно всё равно, чем мы заняты в это время: моем ли посуду, готовим ли еду или чистим зубы.

За полтора года (спасибо Господу и Пресвятой Богородице) наш «болезненный» мальчик температурил и страдал от сопелек один раз, да и то всё прошло за три дня. И это притом, что на следующий день после того, как Андрюшу привезли домой, мы с мужем оба сильно заболели (видимо, заразились от Ларисы Алексеевны) и две недели ухаживали за сыном, шатаясь от высокой температуры, для надёжности нацепив по три повязки и стараясь дышать через раз.

Андрюшу мы, конечно же, окрестили вскоре после того, как забрали его из больницы. Стараемся почаще носить к Причастию (получается почти еженедельно). Он очень любит бывать в храме и с удовольствием слушает колокольный звон, а потом распевает на всю улицу: «Динь-динь! Диииинь! Динннь!» Дома я с умилением и слезами смотрю, как наш крохотный сыночек нежно-нежно целует иконы и свой крестик. В такие минуты моё сердце становится каким-то нереально огромным от любви. Да-да! Я его очень люблю. А гадкая адаптация закончилась и ничем не напоминает о себе. Я очень люблю своих мальчишек: и мужа, и сына. И меня постоянно переполняет чувство невероятной благодарности к Господу за всё - за непростые годы до Андрюши, за него, за то, что я жена такого мужа. За то, что мы православные. Слава Богу за всё.

Вместо послесловия

Мы подружились с Ларисой Алексеевной и представителями своей опеки, которые вначале отнеслись к нам сухо и отстранённо. Это замечательные люди, которые теперь встречают нас, когда мы приходим по каким-то делам, как родных. В нашей опеке моему мужу вообще как-то сказали:

— Мы так полюбили вашу семью! Вашему сыну так повезло!

А мы считаем, что повезло нам - с Андрюшей и с людьми, которые нам помогают.

Прошу прощения, но я изменила имена людей, которые встретились нам на нашем пути к счастью. Потому что это скромные православные люди, не желающие никакой славы. Потому что они, наверное, помогая нам, не всё делали в рамках инструкций, правил и предписаний. По этой же причине я не называю город, в котором работают неравнодушные люди.

Я очень надеюсь, что наша история поддержит тех, кто стоит в начале своего пути к счастью. Дай Бог, чтобы у вас всё получилось. Наш малыш был далеко не самым сложным и проблемным, и ещё он был совсем маленьким. Поэтому нам было не так сложно, хотя и страшно. А ведь во многих семьях растут усыновлённые детки с серьёзными заболеваниями, и родители, честь им и хвала, совершают каждодневные подвиги, не видные никому. И есть семьи, готовые взять деток постарше, за худенькими плечиками которых, уже есть такой опыт, который и нас, взрослых, пригнул бы к земле. А родители берут этих деток и помогают им всеми силами. Перед такими людьми я просто преклоняюсь и испытываю по отношению к ним огромное чувство признательности – так важно осознавать, что живут среди нас настоящие подвижники, даже просто мысль о таких людях помогает мне жить, справляться с нашими проблемами и бороться с искушениями.

Мы прекрасно понимаем, что мы ещё только в самом начале долгого пути. Мы не знаем, что и как будет дальше. Но с нами наша вера и наш сын. Будем справляться с проблемами по мере их поступления и с Божией помощью, конечно.

Родителям нашего сына мы очень благодарны. Правда-правда, не лукавлю ничуть. Мне страшно подумать, что его могло бы не быть на свете, если бы мама сделала аборт. Я покрываюсь липким трусливым потом, когда понимаю, что она могла бы выбросить его, такого слабенького, в мусоропровод или оставить на улице в мороз, и тогда он бы не выжил… Да много ещё, что могла… А она выносила, как сумела, приехала, пусть и пьяная, рожать в роддом, не выкинула, а отдала. Так получилось, что отдала нам. Мне её безумно жаль, ведь рядом с ней мог бы расти такой замечательный, солнечный мальчик. Но он рядом с нами, а она без него. Помоги ей, Господи!

Я всегда знала, что в семье не может быть одного ребенка. Знала, и все. А жизнь помогла мне утвердиться в этом мнении. Моя дочь в 4 года перенесла рак, и хотя мы его победили, я только укрепилась во мнении, что детей в семье должно быть много. Нет, не на замену, а чтобы не сойти с ума и продолжать жить ради кого-то.

Важный звонок

Это давняя история. Я жила одна с дочкой и мечтала усыновить маленького человека, но как-то все время находились другие важные дела. И тут поздней осенью позвонила близкая подруга и сказала, что я могу ее поздравить: у нее теперь два ребенка, второй - это сын. Зовут Тимур и ему 6 месяцев. Если бы я вчера не видела Ольгу в кофейне, то подумала бы, что сошла с ума. И тут меня осенило: она сделала это! Почему она смогла, а я до сих пор нет, когда будет «тот день»? Я тут же погуглила телефоны органов опеки по району, и организация оказалась в трех шагах от моего дома. Чем не знак судьбы? Уже на следующий день я была на приеме, и самым сложным оказалось ответить на вопрос: «А почему вы хотите взять ребенка?». Если бы я только знала, сколько раз мне будут задавать этот вопрос разные люди. Теперь я знаю ответ: я хотела себе и кому-то еще сделать хорошо.

Так много бумаг…

Да, бумаг оформлять, действительно нужно много, но не верьте тому, кто говорит, что это очень сложно. Да, бывают неадекватные сотрудники опеки, но нам такие люди встречаются на каждом шагу. Итак, схема: сначала нужно сделать запрос в специальные органы о судимости - справка делается около месяца (говорят, что сейчас этот процесс упростили), и идете на занятия в школу приемных родителей (ШПР) - она есть в каждом районе, и занятия там бесплатны. Параллельно ходите в поликлинику и по диспансерам, сдаете анализы - вам выдадут специальную бумажку - «бегунок». На все это уходит от силы месяц, поверьте.

Одиноким детей не дают

Это откровенная ложь. Зачем ее распространяют - не знаю. Еще как дают! У меня даже собственности не было: я жила в квартире, но прописана была не там и судилась с жилищником о документе, - я хотела иметь свидетельство о собственности на жилье. Я очень боялась, что из-за этого мне не дадут малыша. А в квартире, в которой я жила, происходил социальный ремонт, и накануне визита комиссии из органов опеки и органов Роспотребнадзора , которая должна была проверить, где и как ребенок будет жить, у меня на кухне слетела вся плитка. Выглядело это ужасно, я выдала разруху за ремонт. И подписав все документы о здоровье у главврача, отдав справку о несудимости и жилусловиях, стала ждать заключения. Заключения о том, что я могу быть опекуном. Ах, да, к этим документам прилагалось заявление моей 14-летней дочери, что она не против, что я хочу взять ребенка. Больше об этой моей авантюре никто не знал.

Не надо искать, он сам придет

Я сразу же позвонила в дом ребенка, как сейчас помню, это было 30 декабря, и мне сказали, что нет, никто не взял этого мальчика. Я тут же отправила им по факсу заключение о том, что могу быть родителем, и 2 января стояла с пакетом памперсов под дверями дома ребенка (как я туда добиралась, вам лучше не знать). В 8 утра меня встретила социальный работник и начала зачитывать медицинскую карту Максюши, чем еще, кроме сердца, болен или возможно болен мой будущий сын. У него было подозрение на туберкулез (мама кормила его в роддоме, хотя у нее была открытая форма этого заболевания) и грыжа пахово-мошоночная. И в свои 1 год 6 месяцев он, естественно, не говорил ни слова и, как мне сказали даже не гулил. В общем, отставал в психическом развитии. С каждым их словом мне казалось, что я умираю… А пути обратно нет. Как я могу развернуться и уйти? И тут на лестнице раздались шаги, социальный работник привела мне мальчика. На нем был очень милый костюмчик и шапка с бунбоном больше его головы. Максим сразу протянул мне ручонку, теплую, влажную. Мне разрешили взять его на руки и тут же спросили: ну что, мамочка, берете?.. Прозвучало как на базаре, словно картошку выбираю. Малыш все это время радостно прыгал у меня на коленях. Я посмотрела в его глазищи и спросила: «Ну, что, Макс, поедешь в Москву, жить с нами?», не ожидая, конечно, ответа. Малыш замер, пристально посмотрел мне в глаза и совершенно четко сказал: «Да! Да-да-да!».. И эти люди мне говорили, что он даже не гулит! Я подписала все бумаги не раздумывая. И понимая, что Нового года малышу дома не видать, молила их об одном: закончить оформление побыстрее, чтоб Максимка мог встретить дома Рождество.

Рождественское чудо

Я каждый день звонила в дом малютки и департамент образования города, но меня просили подождать. 6 января утром я проснулась с чувством, что хватит звонить, набрала подругу, взяла дочь, детские вещи, и мы поехали на машине за моим сыном. Безумный страх, что его заберет кто-то кроме меня, сводил с ума. Подруга-доктор цинично успокаивала: кому он нужен, с тремя пороками сердца, туберкулезом и грыжей и исковерканной грудной клеткой? Только тебе. От этого становилось легче. Мы приехали к закрытым дверям департамента… Но тут кто-то вышел из припаркованной машины, и это оказалась та самая злая тетя, которая отдавала сына, как картошку. «Не выдержали-таки. Ну Бог с вами, сегодня Рождество. Берите документы и за ним в дом малютки, я позвоню, не забудьте в понедельник отдать папку с делом органам опеки в Москве. Хотя это и не по правилам…»

Я сняла с него, с моего малыша (он не выглядел на полуторогодовалого, от силы 9 месяцев, только-только начал шатко ходить), детдомовские вещи в одно мгновение, нарядив во все новое и то, что дали друзья, и вынесла на улицу. Помню, как сын прижался ко мне и зажмурился от яркости снега. По дороге нас остановил патруль: впопыхах мы забыли про кресло, да и не факт, что Макс сидел бы в нем. Всю дорогу он проехал у меня на руках, и только подъезжая к Москве, я положила его на плед на сиденье, и он, закрыв глаза, стал отчаянно укачивать себя головой. Так, как убаюкивают себя все детишки в детдоме. Я аккуратно обхватила его голову руками, и он постепенно затих. А ровно в полночь мы остановились у подъезда моего дома. Максим так и не проснулся до утра и спал улыбаясь, как будто знал, что произошло чудо и теперь у него большая семья: мама, сестра, бабушка, прабабушка и прадедушка… А через полгода у нас появился еще и папа. Вот такие чудеса.

P. S. Прошло много лет, сын учится в третьем классе, он знает, что он приемный, но рад, что мы его нашли и так любим.

Здравствуйте, дорогие!
Тут будет постоянно дополняющаяся страница из рассказов счастливых родителей, которые имеют опыт усыновления (попечения) детишек.
Не один год я, как потенциальный усыновитель, прочитываю в интернете множество историй, рассказов, слухов, страхов, предположений... И сначала меня пугало то, что так много попадается негативных эмоций. Внимательнее присмотревшись, поняла и другое - что подавляющего большинства "письменных страшилок" могло бы не быть, если бы проблемы с воспитанием приемных детей не рассматривались с "придирчивой лупой", которая довольно часто не дает увидеть положительные черты неродного ребенка, его личные особенности, акцентируя внимание родителя (который часто (этот страх присутствует почти во всех не очень радостных историях, что удивительно - в позитивно ориентированных их почти нет) часто на нежелательном (для родителей и общества) поведении.

Вообщем... поразмыслила я и решила и для себя, и для своих детей, и для тех людей, кто еще в поиске, в раздумьях... искать и помещать на эту страничку ТОЛЬКО добрые, приятно написанные, поучительные и полезные истории, рассказы и материалы. Может быть, кому-то они буду полезны или пригодятся когда нибудь.
Может, это поможет спасти жизнь хоть кому-то из ДД детей.
Храни Вас Господь!

Http://www.mdr5.ru/wmc/athome/story/story001/

Счастливый отец!
Материал газеты "Ау! Родители!", № 1/2006

Впервые годы супружества мы верили, что совсем скоро в нашем доме зазвучат детские голоса. Говорят, что счастливые часов не наблюдают… Прошло слишком много времени, пока мы поняли, что за право быть родителями придется бороться. Причем бороться с самими собой. Бесконечные процедуры, ЭКО раз, ЭКО два… ЭКО это очень тяжело и морально, и физически. И в первую очередь для женщины, ведь лечебные процедуры направлены на нее, а мужчина не всегда может адекватно оценить то, что происходит с организмом женщины, с ее психологическим состоянием. Это гормональное безумие, по-другому я не могу назвать такие процедуры. Я уже опасался за здоровье жены и боялся, что будет с ребенком, который может родиться.

Спустя какое-то время я понял, что бесконечно повторять все с самого начала нет уже ни сил, ни желания, что я не могу больше видеть насилия над организмом матери. "Ты на самом деле веришь, что после десятой попытки ЭКО у тебя родится здоровый ребенок? Или ты считаешь, что можно насильно заставить организм женщины родить ребенка?" снова и снова спрашивал я себя. Мы подумали, что раз так сложилось, значит, так и должно быть. В жизни нет случайностей. Есть гармония. Если есть родители, которые бросают своего ребенка, то должны быть и те, кто возьмет этого ребенка.

Наше решение усыновить ребенка родственников не удивило, все были в курсе наших "мытарств" в медицинских центрах. Но в хоре всеобщего одобрения все-таки звучали робкие предложения "найти хороших родителей, а лучше хорошую студенточку, которая "случайно залетела, но родила чудного ребенка". Конечно, мог быть и такой вариант, но он настолько нереальный…

Естественно, возник вопрос о наследственности. Наследственность, наследственность… К черту эту наследственность! Я устал читать статьи о наследственности! Посмотрите на окружающих вас друзей и родственников и оставьте генетические изыскания тем, кому это надо. Разве среди вашего окружения вы не найдете семью, в которой у прекрасных родителей выросли сын или дочь, мягко говоря, с асоциальным поведением? Глупо считать, что у одного человека есть ген, отвечающий, например, за воровство, а у другого его нет. Каким будет ваш ребенок, зависит исключительно от вас, от вашего желания подарить ему свою любовь.

Любовь безусловна, у нее отсутствуют условия. Принимая ребенка в свою семью, отдайте ему свою любовь, не требуя взамен благодарности за то, что его забрали из детского дома, за то, что если бы не вы, он неизвестно кем бы вырос. Подарите ребенку любовь просто потому, что он с вами рядом, за то, что он есть, а не за его способности. Любите без условий. Потому что он без вашей любви не выживет…

Идеалистическое мнение о том, что, приняв в семью неродного ребенка, вы сделаете его счастливым, а он будет вам благодарен за это и будет любить вас всегда, верно только в первой части. Вообще, честно признайтесь себе в том, что это вы принимаете решение об усыновлении, а не ребенок. И делаете это из-за того, что у вас возникло такое желание, а не из-за того, что об этом попросил сам ребенок.

Мы собрали необходимые документы и отправились в детский дом.

В тот знаменательный день светило яркое солнце и весело пели птицы… Честно? В тот день мы с женой на несгибаемых ногах подошли к детскому дому и медленно начали восхождение по ступенькам на второй этаж, где находилась заместитель главного врача. Нам навстречу спускалась группа детишек 2-3 лет, которые все до одного (а их было не меньше десяти) держались за руки воспитателя и с любопытством разглядывали нас.

У меня тут же возникло чувство вины перед ними за то, что я иду "выбирать" только одного ребенка. Краем глаза вижу, как у жены наполняются глаза слезами. Ситуацию надо спасать. Пытаюсь шутить. Безуспешно. Сам того и гляди расплачусь. Заходим к заместителю главного врача. У нас была одна просьба: ребенок около года с максимальной информацией о его родителях. Ее первая реакция: "Вы еще молодые (мне 36, жене 32). Может, сами попробуете"? По моему выражению лица она поняла, что надо переходить к делу. Нас пригласили в холл и сообщили, что покажут двух мальчиков и одну девочку, которые должны нам подойти.

Начали с мальчика, которого представили "папиным сыном" (то есть он мой сын, а я его папа). Я не сразу понял, о каком сыне и отце идет речь. Позже до меня дошло, что мальчик, которого нам хотят показать, похож на меня, а я, стало быть, уже его папа. Заходим в группу… Я не вижу лиц детей, одни только глаза, которые впиваются в тебя, и ты ощущаешь свою вину за все возможности, которые есть у тебя, но не достались этим крохам.

Жена держит меня за руку, размазывая слезы, которые уже не пытается скрывать. Веселые воспитатели выкатили на ходунках мальчонку, того самого "папиного сына". Смотрю на него и не могу понять: а где же я? Рыжеватые волосики, кругленькое личико. Ну разве что карие глазища. Он посмотрел на меня и попятился.

Слышу возгласы с требованием взять ребенка на руки. Подхожу и пытаюсь взять мальчика, а он в слезы. Нет, думаю, не мой. Ничего внутри не екнуло, расплакался, к тому же на меня не похож. Больше в группу нас не водили; остальных, мальчика и девочку, вывели к нам в холл. С трудом сдерживая слезы, улыбаемся детям, но понимаем, что мы не сможем "перебирать" детей.

Думаю, что правильнее начинать знакомство с ребенком с его медицинской карточки. В этом случае выбор будет идти на уровне анкетных и медицинских данных, и легче определить, с каким ребенком вы хотите встретиться.
Не считайте себя бездушным, если изначально вам в ребенке что-то не нравится: внешность, анкета или что-то другое. Не уговаривайте себя не обращать на это внимание. Помните, что следует трезво оценивать свои поступки. Не скрывайте друг от друга свои сомнения. Лучше разрешить их до принятия решения об усыновлении. Совершенно нормально, если вы решите провести независимое медицинское обследование ребенка это не безжалостный критерий отбора, это возможность прежде всего оценить свои силы.

Вернулись домой. Не зная, как подобрать слова, выдавливаю из себя: "Тебе кто понравился?" Поплакав, жена сказала, что ей понравился Илья. Так звали мальчика, которого нам показали первым. На следующий день идем к Илье в гости. В группе нас "обрадовали": ребенок заболел и находится в изоляторе. Идем в изолятор. Персонал приветлив, согласились вынести мальчика к нам в "предбанник".

Я взял на руки эту кроху, прижал к себе… И понял, что никогда его не оставлю. Пусть он будет рыжий и круглолицый, пусть он неохотно идет ко мне это мой сын, а я его отец.

Решение было принято. Осталось выполнить формальности. Самой большой проблемой оказалось отсутствие отказа матери от своего ребенка. Нет смысла описывать, как я нашел адрес биомамы. Однако в процессе этого поиска я понял одно: в нашей стране (думаю, и в большинстве бывших республик СССР) напрочь отсутствует понятие "конфиденциальность", поэтому "тайна усыновления" понятие эфемерное. Этот вывод укрепил меня в решении не скрывать факт усыновления от своего сына.

Потом состоялась встреча с биомамой. Что вам сказать… Никогда не встречайтесь с биородителями, если в этом нет необходимости. Когда ничего не известно о родителях ребенка, которого усыновляете, можно придумать себе любую легенду, в которую сами же и поверите. Но когда "правда жизни" возникает перед твоими глазами… Лучше этого не знать. Но отказ от биоматери я получил, заседание об усыновлении прошло быстро. К тому моменту мы каждый день навещали своего сына.

В конце концов наступил день, когда мы пришли забирать его домой. Трудно передать свои ощущения. Входим в группу, а он первый раз за все время сам пошел ко мне и протянул свои ручки. Ошарашенные воспитатели рассказали, что он целый день тянул их к двери, стремясь узнать, пришли мы или нет. Попытались его забрать для того, чтобы переодеть, а он в слезы. Кое-как одели.

Выходим с ним на улицу. Чувствую, как он ухватился за меня, и вспоминаю (нам говорили), что группа, в которой находился наш сын, все ребятишки до года, никогда еще не была на улице.

Добрались домой, вышли из машины под взглядами соседей и поняли, что в ближайшее время будем объектом пристального внимания всего дома.

Я считаю, что нет смысла скрывать факт усыновления. Не каждый решится коренным образом изменить свою жизнь: поменять место жительства, работу и окружение для того, чтобы сохранить все в тайне. Намного проще сообщить всем "желающим докопаться до истины", что ребенок до этого жил не с вами, но теперь вы вместе. Умный поймет, а дурак так и будет гадать ваш это ребенок или нет.

Будьте готовы к тому, что первые недели, месяцы совместного проживания покажутся вам, мягко говоря, дискомфортными. Например, у нас было впечатление, что мы живем параллельно с окружающим миром. Привычный уклад жизни не просто изменился, мы стали жить другой жизнью. Проза усыновления оказалась намного жестче, чем предполагалось. Дело в том, что проживание с ребенком с момента его рождения дает большие возможности родителям понимать его потребности: когда он хочет есть, когда у него болит животик... А тут у вас появляется ребенок, которого вы на первых порах не понимаете, а он не понимает вас.

Представьте себе, что вы попали не просто в незнакомое общество, а в другой мир, где живут неизвестные вам существа (я имею в виду мужчин, которых ребенок, как правило, в детском доме не видел), которых вы не можете понять. А эти существа все прибывают и прибывают, все разные, и их так много (это о родственниках и друзьях, которые считают своим долгом прийти к вам в первые дни вашей совместной жизни). Думаю, что именно так оценивает ребенок те изменения, которые произошли в его жизни. При этом родители изо всех сил пытаются гостям доказать, что их ребенок умненький и сообразительный.

Оставьте ребенка в покое! У него и так стрессовая ситуация. Он поменял привычное окружение, куда-то исчезли мамы (так в детском доме зовут всех воспитателей); еда не такая, к которой он привык; кроватка не такая и не так стоит… Можете представить состояние ребенка?

Да простят меня сторонники Спока, но вот мой совет семье, в которой появился усыновленный ребенок: не читайте и не следуйте рекомендациям этого уважаемого доктора. Я со стыдом вспоминаю одну из первых ночей, когда слушал рыдания Илюши и изо всех сил сдерживался, чтобы не подойти к нему и не погладить по голове. Ведь он должен был понять, что ему надо спать отдельно, у него есть отдельная комната и своя кровать! Все это несусветная глупость. Ребенок хочет ласки. Ребенок должен ощущать ваше тепло, тепло вашего тела, тепло вашего сердца. Он должен понимать, что вы находитесь рядом с ним!

Прошло больше года, как мы усыновили Илью. И мне уже было трудно поверить, что мы могли не встретить нашего сына и меня никто не назвал бы "папой". Я понял, что нашел смысл жизни. Я живу для того, чтобы у меня были дети. Я хочу, чтобы у меня было много детей. Если у нас будут свои дети, это будет прекрасно. Если не будет своих детей, то у нас все равно будут дети, которые придут в нашу семью, пусть и не традиционным путем, и будут нашими детьми. Так появилась мысль о втором ребенке.

"Ты представляешь, что такое двое маленьких детей? Вы с одним-то как натерпелись! Пожили бы в свое удовольствие!" Сколько подобных советов я услышал!

Наверное, действительно можно было бы пожить в "свое удовольствие". Не хочу! Когда-то наивно считал, что сначала необходимо достичь какого-то уровня благосостояния, а вот потом жизнь изменится и будет счастье. Определенного уровня достиг, но ощущения счастья не появилось. Ежегодная смена автомобиля не только не приблизила к счастью, а наоборот дала возможность окончательно убедиться в том, что для меня материальные блага давно перестали быть главными в жизни. Если есть желание иметь детей, то существование без них становится бессмысленным.

КОЛЕНЬКА

Когда начались наши совместные поездки с сыном в его группу в доме ребенка, я сначала побаивался того, что Илья может вспомнить что-то из своей "другой жизни" и его негативные воспоминания помешают нам ездить туда. Эти страхи, как и многие другие, оказались совершенно беспочвенными.

Мы вместе с Ильей покупали угощения для детей, а потом их раздавали. Илья с удовольствием уплетал печенье вместе с другими детьми, затем мы ехали куда-нибудь развлекаться, чтобы закрепить, так сказать, положительные эмоции. И все же однажды он испугался. Испугался того, чего я никогда не смог бы предусмотреть…

Наши поездки в группу стали частыми, и меня все чаще посещало чувство тоски и беспомощности. Самым большим испытанием для меня было гладить детей по голове. Дело в том, что в этой группе были дети до полутора лет. Ребятишки находились в "загончике" и передвигались по нему, держась за небольшие поручни.

Начинаешь гладить одного остальные моментально подтягиваются к тебе, и начинается драка "за руку". От этого у меня сжималось сердце; чем чаще касались моей руки малыши, тем невыносимее становилась боль.

Борьба "за ласку" продолжалась. Уже столпились все, отталкивая друг друга и перехватывая мою руку. По кругу глажу всех. Дети поняли, что лучше ждать, тогда точно достанется чуть-чуть тепла. Тепла души и сердца. Как разделить на всех? Стараюсь не сбиться с очередности. Дети покорно опустили головки и ждут своей очереди. Очереди получить ласку… Мы все в очереди… Мы ждем нашей очереди на счастье, здоровье, удачу. Что ждут они? Ничего… Они радуются тому, что есть сейчас. Сейчас у них есть папа, который всех погладит и поиграет, но потом уйдет домой.
Мой Илья, увидев это, обхватил меня за ногу и расплакался. Не знаю, какие чувства он испытал. Уезжаем домой. Сегодня не будет развлечений, да он и не настаивал…

Я уже говорил, что мы решили не хранить тайну усыновления. Но как дать понять ребенку, что усыновление детей это нормально? Если он вырастет с такой установкой, то у него не будет трагедии от осознания того, что он не такой, как все. Как рассказать ребенку о том, что у него есть "другие родители"? Как объяснить, что при этом он для нас самый любимый? Эти вопросы задает себе каждая семья, в которой растут приемные дети.

Когда-то меня раздражала формулировка "приемный ребенок". Подумав, решил: а что в этом плохого? Ведь мы действительно принимаем детей с любовью ко всем их достоинствам и недостаткам. Надеюсь, когда они подрастут, то смогут принять и нас родителей, не родивших, но принявших их всем сердцем.

А если не примут? А если не поверят, что любили? Или наша любовь будет их тяготить? Я не хочу больше об этом думать! Не хочу! Я буду жить сегодняшним днем, буду получать любовь моих детей сегодня, буду наслаждаться счастьем, которое дарят мои дети сегодня. А завтра будет завтра.

Я научился этому у детей, которых навещал. Переживать будущее, которое не наступило, пустое. Будущего еще нет, а ты в настоящем бесконечно переживаешь: наследственность, кем будет, на кого похож.

Есть прекрасная английская поговорка: "Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах". Самый большой страх, который испытывают усыновители, это непринятие ребенком их как родителей. Но я для себя сделал простой вывод, который, может быть, поможет еще кому-то остановить свой маятник страха, раскачивающийся тем сильнее, чем сильнее мы проникаемся любовью к своему ребенку.

Я себе представил, как будет развиваться ситуация с ребенком в возрасте 16-18 лет. Осознав себя как личность, способную заботиться о себе самостоятельно, он может решить быть независимым от своих приемных родителей, которых не посчитал нужным "принять". Конечно, мне будет больно. Но будем честными: наступило время ему (ребенку) решать "усыновлять" или нет своих родителей. Когда мы забирали ребенка из детского дома, его мнения никто не спрашивал. Бесспорное утверждение, что ему отдали все лучшее (я о родительских чувствах), имеет право на существование, но и ребенок продолжительный период времени отдавал вам свою любовь, которая делала вас счастливыми. Оставьте право выбора за ним, ведь когда-то он предоставил это право вам...

Через некоторое время поездок к детям замечаю мальчонку, который практически всегда лежал в манеже. Оказывается, ему восемь месяцев, но он не переворачивается и встает с трудом.

Я никогда бы не подумал, что он станет моим сыном. Но где-то в небесной канцелярии решили за меня. Месяц был в командировке, потом поехали в дом ребенка. На привычном месте мальчика нет. Забрали? Не может быть!

Прашиваю у воспитателей. Мне показывают на ребенка, которого я не узнаю. Как он изменился! Беру его на руки и чувствую, как он прижимается ко мне. И тут совсем невообразимо-книжное он тихонько мне шепчет: "Папа". Я остолбенел. Воспитатели удивлены. Оказывается, в мое отсутствие они говорили детям в группе, что скоро придет папа и принесет печенье... Как он это воспринял в своем возрасте? Не знаю. Но как я его оставлю?

Начинаю подготавливать жену и родителей: показываю фотографии, рассказываю об его достижениях и здоровье. Потом как бы забываю о нем, но мои близкие уже заинтересовались его судьбой.

И вот на мой день рождения жена дарит мне самый лучший подарок согласие на усыновление Коленьки.
Я счастливый отец! У меня хобби воспитание детей. Я радуюсь жизни вместе с детьми. Родительское счастье, как неограненный алмаз: каждый ребенок новая грань. Чем больше детей, тем ярче и ценнее мое счастье.

Константин К.

Http://mdr7.opeca.ru/Story/story_Olga.html
На руках разрешение быть опекунами и направление в МДР N7. Вечером прочли в интернете статьи о неокончательном тесте на ВИЧ, сделали вывод- большинство детей с таким диагнозом - здоровы.
Сокольники, остановка, автобус, идем по зеленой зоне. Вот он - специализированный Дом Ребенка N 7, красивое здание, ухоженный двор, кабинет главврача.
- Это мы.
- Кого бы вы хотели?
- Мальчика, до года.
- Тогда пойдем в третью группу, потом покажем деток постарше.
Задаем вопросы о здоровье, диагнозах детей, получаем исчерпывающие ответы.
Идем по коридору на второй этаж, вторая группа, уютные комнаты, приветливые воспитательницы. Манеж, лежат груднички, смотрите..., выбирайте.., «КАК?», называют имена, возраст. Идем в спальню, детские кроватки, в них дети постарше: 8-10 месяцев, трое лежат, один прыгает по кровати, смотрю на него, прохожу дальше, чувствую, дергает кто-то за свитер, поворачиваюсь - радостная улыбка, протянутые ручки, беру на руки, улыбка еще больше и на щечках появились ямочки, а «ямочки» есть и у папы и у мамы. «Это Он..., мы его нашли!... нет, это он нас нашел». Идем обратно к остановке, в голову лезут мысли: а может еще поискать, страшно, такие громкие диагнозы. «Нет, берем!»
Две недели ждем результатов анализов - в его крови все еще присутствуют материнские антитела к ВИЧ, врач ДР говорит, что они обязательно уйдут к 1.5 годам, «а если нет», «а вдруг»- мы не медики, так трудно понять. Ходим к сыну, воспитательницы расхваливают какой он хороший, учат его говорить «мама», разрешают погулять около ДР. На улице весна, солнце, он притихший, сидит на руках и смотрит на огромные деревья, снег. В группе, где все знакомое, оживает, смеется, ходим по полу держа сына за руки, при расставании он плачет, мы плачем тоже и уже невозможно быть дома, тогда когда сын там..
В понедельник медицинская карта готова, ждем решения опеки, вторник..., среда...в 15.00 все подписи поставлены, мчимся в ДР, главврач обещал нас дождаться, в 16.00 едем с сыном домой.
Через 7 месяцев у сына сняли диагноз, мы постепенно научились быть папой и мамой, бабушки, дедушки в нем души не чают, и забываясь, мы спорим на кого он больше похож, «на папу или на маму?».

Рецензии

Можно и нужно только надеяться на то, что уже в скором времени в странах пост Советского пространства соседи, родственники, друзья-товарищи-коллеги и тд будут относиться к приемным детям как к нормальным людям!! И они перестанут наблюдать за ними, выискивая в них недоделки ген. Потому что эти дети должны расти как обычные (т.е. кровные) дети! А приемные родители не должны трепать себе нервы только из-за того, что они по отношению к детям - не родные по крови люди!! Они как раз-таки, как никто другой, и есть родные! Потому что они могут и умеют любить детей!! Вот если бы только чужие и нет люди были добрее к таким семьям, у нас бы не было проблем с вопросами типа - "говорить или нет", "стоит или нет", когда, тд. В зарубежных странах это не актуально!! И дети вырастают абсолютно нормальными людьми!!

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.