Как живется в домах престарелых. Этот старик умер в доме престарелых. Позже, когда медсестра разбирала его пожитки она нашла его стихотворение, прочитав его ей стало не по себе…. Как живут старики в российских домах престарелых

Это не дом престарелых, а обычное социальное жильё для небогатых пенсионеров. Квартиры здесь не продаются, а сдают в аренду. Причём платят все по-разному.
Пишет блогер Александр Беленький : Во время путешествия по США я побывал в гостях в таком доме. Показываю, как он устроен.
Обычно социальное жильё не располагается в хороших районах, но дом для пенсионеров - хорошее исключение. Это не он, конечно, а дорогущий гольф-клуб напротив.

Когда я приезжал, во дворе полным ходом шёл ремонт. В самом доме тоже. Арендаторам приходится переезжать во временные квартиры, пока у них красят стены и меняют сантехнику. Жильцы негодуют, жалуются что стариков травят краской, но я верю, что всё будет хорошо.

Парковка для жителей. Здесь строгие правила: если приехал в гости - получи пропуск с номером квартиры и именем хозяина. Иначе машину быстро увезут на эвакуаторе, а вам придётся платить штраф.

Весь дом принадлежит одной компании. Они сдают квартиры, обслуживают дом, проводят ремонт и.т.д.

Курение в здании и на территории строго запрещено. За этим следят. Но есть специальное место для курения во дворе.

Этот дворик устроили сами жильцы. Как мне сказали, всё это дело рук эмигрантов из России.

Детская площадка это уже у соседей. В доме для пожилых дети жить не могут.

Внуков реально привезти сюда на пару дней в гости, но постоянно проживать они не имеют права.

Бабушки всего мира похожи между собой. Русские, американские и китайские пенсионеры разводят мини-огороды неподалёку от дома.

В кустах был обнаружен дикий заяц. Живёт себе спокойно, людей почти не боится.

Дом построен по принципу кондоминимума, где кроме квартир есть и общественные пространства.

Почтовые ящики, холл с мягкими креслами. Есть общественный туалет, чтобы не бежать в квартиру.

Длинные коридоры чем-то отдалённо напоминают больницу, но в США многоквартирные дома почти всегда так спланированы. А вот деревянные перила вдоль стен - да, в помощь пожилым людям.

Все двери деревянные и совершенно одинаковые. Менять что-то жилец не может. Но никто не запретит украсить дверь на свой вкус. Еврей может повесить мезузу, охраняющую его жилище. Китаец разместит рядом со входом колокольчик.

Обслуживанием дома занимается управляющая компания. Если нужно починить кондиционер или прочистить засор в ванной, квартирант вызывает помощника. Тот приходит в удобное ему время, даже если никого нет дома. Но обязан сообщить о своём визите постфактум. Хотя не всем такой порядок нравится.

Мусоропровод тоже в подъезде. Редкость для Америки. Не пахнет, что ещё большая редкость.

Жанна уже несколько лет живёт в этом доме. Хоть и на пенсии, работает, преподаёт украинский язык.

Её квартира типовая, у всех примерно одинаковое жильё. Две комнаты, из которых одна спальня и одна гостиная. В США считается “однушкой”, так как жилая комната всегда имеется, только если квартира - не студия. А так, считают по спальням.

Ежемесячная плата за квартиру в этом доме - около 1000 долларов. Для этого города не так уж дорого, но вообще сумма немаленькая, тем более для пенсионера.

Поэтому, власти города доплачивают за проживание. По закону, жилец платит только треть своей зарплаты, и если она небольшая, то и сумма выходит подъёмная.

Ещё 100 долларов в месяц нужно платить за еду, старикам выдают продуктовые наборы. Отказаться от этого нельзя: брать нужно, но можно не есть, если не нравится.

Есть спортзал, к сожалению, без бассейна.

Проводят много мероприятий. Все объявления переводят на два языка, русский и китайский.

Старики даже могут заниматься в кружках. Рисование, рукоделие, музыка.

Возраст - не причина, чтобы перестать следить за собой.

Музыкальный уголок.

В доме работает кафетерий, можно купить готовый обед или снек.

За чистотой следят.

Есть даже свой салон красоты, где можно навести марафет перед свиданием. Не сомневаетесь же вы в том, что у них тут и романы заводятся?!

На шестом этаже зал для мероприятий.

Здесь же прачечная. Стиральные машины в квартирах ставить не разрешают, но некоторые устанавливают.

Стирка - за деньги.

Хоть парковка возле дома забита автомобилями квартирантов, машины есть далеко не у всех. Безлошадных жильцов возят по магазинам и торговым центрам на микроавтобусе.

Вот на этом микроавтобусе.

Такие “дома пожилых” есть во многих штатах и городах, и самих американцев они не удивляют. Но бывает, что люди выходят на пенсию и переезжают в тёплые штаты, где покупают частные дома в посёлке для тех, кто старше 55. И там - совсем другая жизнь.

«Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям»

«Раннее утро субботы, пасмурно. 1 апреля. День смеха, но сейчас не время. Волнительные сборы. Коробку за коробкой погружаем в машину – готовимся. В коробках все: от жизненно важных средств до гастрономических сюрпризов. Едем. Дорога длинная, есть время собраться с мыслями, подумать над тем, как себя вести в месте назначения. Первый раз все страшно и сложно.

Приезжаем в первую точку длинного пути – в отделение временного проживания граждан пожилого возраста и инвалидов в Доброводье. Иными словами, в дом престарелых. Нас встречает пожилой мужчина, тянет дрожащую руку – волнуется, да и возраст…

Проходим в просторный зал, пенсионеры с замиранием сердца наблюдают за тем, что же сейчас будет. Нас ждали, и это видно: одна прелестная бабуля надела бусы, накрасила ногти лаком – хочет быть красивой. Просит привезти клипсы для ушей, чтобы стать самой модной и найти мужа. Ее товарищ не отстает – удаляется в комнату, чтобы надеть пиджак с орденами и медалями. Все в предвкушении праздника. Запеваем песни под аккордеон, приглашаем танцевать. Не все могут: кто-то потирает больную ногу, опуская от обиды глаза, кто-то прикован к инвалидному креслу. Но есть те, кто встает с места и пускается в пляс. Старикам нужна радость! Надуваем воздушные шары, играем, дарим конфеты, цветы женщинам – поздравление с 8 марта. Старики рады – главная задача выполнена.

Выгружаем из машины гуманитарную помощь, входим. Сразу видно: здание маленькое и старое. Оказывается, здесь находятся не только пенсионеры, но и подлечивающиеся стационарные больные. Старики лежачие, поэтому ходим по палатам. Самые крепкие пенсионеры подключаются к нашей команде и заходят в каждую из комнат. А как они поют! Заслушаться можно. Вот что значит старая школа.

Задерживаться надолго нельзя: нас ждут в последнем месте – Доме- интернате малой вместимости для пожилых людей и инвалидов Брасовского района. Это самое крупное учреждение на сегодня – два корпуса для проживания пенсионеров. Входим, старики внимательно вглядываются в лица, ищут знакомых. Для каждого из них приезд волонтеров – большой праздник. Начинаем концерт, бабушки подпевают «Катюше» и «Малиновке», дедушки хлопают и улыбаются. Обходим палаты – много лежачих. Каждый пенсионер тронут до глубины души. Недалеко от входа есть палата, в ней живет дедушка -инвалид. Крепкий мужчина. Он перемещается в инвалидном кресле, но не сдается. В разговоре вспоминает свою умершую жену и плачет. Жуткая картина. Он видит в нас родных людей и старается быть нужным и полезным – отдает фрукты, отказываться нельзя – обидится.

Первое апреля подходит к концу, возвращаемся домой. Контрастный день смеха. Щемит в груди.

Второе апреля. Воскресенье. Раннее утро. Та же схема – коробку за коробкой загружаем в машину и едем. На этот раз нас ждут в 2 местах.

Первым становится Жуковский дом-интернат для престарелых и инвалидов. Огромное здание на берегу Десны. Предстоит интересная, порой сложная работа. Помимо концерта и игр со стариками нужно опросить каждого, пишут ли ему письма, присылают ли посылки и открытки. Это ведь так важно: нельзя оставить людей без внимания. Делаем фото, общаемся с пенсионерами. Мне запомнилась одна бабушка, живущая на 2-м этаже здания. Она не смогла спуститься вниз на концерт – приболела. Я вошла к ней в комнату, мы разговорились. Оказывается, она уже 4 года болеет онкологией, борется. Персонал возит ее в Брянск на обследования. Женщина страдает, но не сдается. Радуется, когда ей пишут, а полученные открытки вешает на настенный ковер.

Помимо пенсионеров там есть молодые ребята, которые по разным причинам не могут жить самостоятельно. Одни из таких – молодая пара Саша и Оля. Ему за 40, ей чуть меньше. Встретились в интернате, полюбили друг друга и недавно узаконили свои отношения. Показывали кольца, хвалились. Счастливые люди, говорят!

Последняя точка – Дом-интернат малой вместимости для пожилых людей и инвалидов, находящийся в Дятьковском районе. Схема действия та же, меняются только старики. И их глаза. Грустные, полные боли, они вмиг наполняются надеждой, радостью и теплом. Поем песни, многие подпевают, кто-то просто слушает и вспоминает молодость, особенно те моменты, когда они были счастливы.

Удивительно, как расходятся ожидания с реальностью. Казалось, что дома престарелых – запущенные здания со старым ремонтом и равнодушным персоналом. Да, некоторые дома, действительно, выглядят хуже остальных, но там всегда чисто, там следят за порядком, там работники становятся для стариков детьми и выполняют все необходимое.

Дома престарелых – это обитель горя. Оно для всех общее. В домах престарелых не оказываются от счастливой жизни, там мало счастья и улыбок. Там часто вспоминают прошлое, часто плачут. Там редки гости. Там много лежачих больных. Там пахнет грустью. Но, вместе с тем, там есть надежда. Там ждут писем. Там изредка поют песни. Там люди обретают друзей и любовь. Там царит гармония, выстаиваемая персоналом. Там хорошо кормят и следят за стариками.

Оказаться в доме престарелых – страшно. Но, оказавшись там, обрести настоящую поддержку от волонтеров – счастье.

Мы не знаем, где окончится путь каждого из нас. Но если сейчас делать добро, оно к нам обязательно вернется. И уже не важно, в своем доме или доме престарелых».

Вконтакте

Сотрудник благотворительного фонда «Старость в радость» , журналист «Милосердие.ру»

Почему бабушки и дедушки не живут с родными

По нашему опыту, «дети сдают родителей» — это редкий вариант. Я лично мало видела ситуаций, когда бабушка жила с семьей дочери или сына, нянчила внуков, и тут ее «сдали». Обычно семейные связи распадаются намного раньше, чем бабушка попадает в дом престарелых. Например, ее дети уехали из родного поселка в более крупный город, а бабушка не захотела бросать насиженное место, даже если ее звали. Пока она управлялась сама, это не было проблемой. Когда она стала едва ходить, не может принести пачку макарон из магазина и постирать себе белье — она тем более не хочет (да и не может) далеко переезжать.

Советская система распределения и трудовых призывов сыграла свою роль: дети могут жить на другом конце страны. Если бабушке 80, а ее дочке 60, есть вероятность, что внуки, которым под 40, видели ее в жизни пару раз 20–30 лет назад. Ее дети уже сами не очень энергичные и здоровые, а для внуков она незнакомый человек. Так она и отправляется в дом престарелых в родном регионе — чаще всего в районном или областном центре, потому что там дома большие, человек по 600, а маленькие — поближе к ее родному селу — закрыли в процессе оптимизации. Хотя в доме на 30 человек с семейной атмосферой ей было бы гораздо лучше, чем в интернате на 600. Но в целом дом престарелых для нее — не кара и тюрьма, а физическое спасение: постельное белье меняют, пищу 4 раза в день приносят, пусть не ту, что бабушка любила. Дальше от склада личности зависит: кто-то там проживет еще 15 лет, кто-то умрет через два месяца.

Есть куда менее социализированные семьи. Тут все могут жить близко, но дети пьют, причем часто пропивают пенсию бабушки или дедушки — дедушки, правда, реже доживают до преклонного возраста, вот мы и говорим в основном про бабушек. По пьяни сын или внук бабушку и ударить может, питается она плохо: деньги-то пропиты и готовить в семье особо некому. В этом случае дом престарелых опять физическое спасение.

Бабушки при этом чаще всего своих родных не осуждают, очень радуются их звонкам и визитам, даже если родные приезжают раз в месяц забрать остатки пенсии (75% пенсии перечисляется на счет интерната, 25% остается старикам). Они рады, что могут быть полезны. Если мы дарим бабушкам мягкие игрушки, они счастливы потому, что смогут подарить эту игрушку внуку-правнуку, если того приведут в гости.

Есть, разумеется, бабушки, для которых дом престарелых — тюрьма, детей они своих воспринимают как предателей. Тут и очень хороший дом престарелых, с внимательным персоналом и хорошей материальной базой, может восприниматься как жизненное крушение, особенно если бабушка интеллигентная (например, школьная учительница или бухгалтер). И совершенная лачуга может восприниматься как нормальный дом (если бабушка, к примеру, была дояркой или свекловичницей и особого комфорта в жизни не видела). А есть и классические истории, когда бабушкину квартиру или дом продали, свои условия улучшили, бабушку сначала взяли к себе, а потом всячески ей демонстрировали, что она лишняя, и она сама попросилась в интернат или ее прямиком туда отвезли. Но этих историй в десятки раз меньше, чем из серии «так сложилось», «все родные умерли», «сын пил и бил» или «дочь сама инвалид и в соседнем интернате живет».

Кто решает, где пожилые люди проведут свои последние годы

В классическом московском интернате (например, вот таком) 500 коек, из них 275 для лежачих и 75 для слепых. Дома престарелых в Москве находятся в ведомстве Департамента соцзащиты. Но бабушки и дедушки могут на годы попасть в психоневрологические интернаты (ПНИ) и даже в психиатрические больницы. Многие выпускники детских домов, особенно коррекционных, или выпускники с инвалидностью в 18 лет попадают в дом престарелых, если инвалидность физическая. Если ментальная — то в ПНИ. И остаются там до самой смерти.

Кроме того, существует 216-й приказ Минздрава о медицинских противопоказаниях, при наличии которых человека могут не пустить в дом престарелых и ПНИ. Стало быть, если у человека туберкулез или эпилепсия с частыми припадками, то жить ему в системе Минздрава. Хосписы тоже открываются подчас даже в довольно глухих деревнях: так могут называть и настоящий хоспис с лицензией на наркотические обезболивающие, но тогда туда будут брать чаще всего только с онкологией, а неврологических и прочих больных не будут.

Как устроен быт в домах престарелых

Ситуация решающим образом зависит от персонала. Если директор радеет за бабушек и дедушек, он и весь персонал будет мотивировать, и спонсоров будет приглашать, и волонтеров позовет, и на бензин денег даст, чтобы жители интерната на экскурсию куда-нибудь на казенном автобусе съездили, и под домовый храм комнату выделит.

Полно домов, где персонал во главе с директором сильно выгорел. Зарплаты у них низкие: у нянечек по 5–8 тыс. рублей, а на них может быть до 50 лежачих стариков на двоих в смене — и ночью она может и одна быть на свой этаж. Им ничего не надо кроме как обеспечить биологическую жизнь. То есть где-то лежачую бабушку будут кормить с ложечки, всячески ее тормошить — и она встанет после перелома шейки бедра, пойдет хоть с ходунками и сохранит разум. Где-то скажут «слегла» и оставят так, а когда она уйдет в себя, скажут: «Заплохела, не подходи к ней лишний раз», — и она умрет очень скоро.

Случаев преступного стремления поскорее переправить бабушек на тот свет в государственных домах престарелых нет. В крайнем случае от этого страхует подушевое финансирование (всех угробишь — останешься на бобах) и прокурорские и прочие проверки. А вот случаев полного равнодушия — «им ничего не надо, они не в себе» — полно, притом что бабушкам очень нужны и общение, и комфорт, и личное внимание.

К счастью, это выгорание во многих случаях излечимо. Легче в маленьких домах, где беды были от бедности. На нашем счету несколько случаев превращения вонючего барака во вполне уютное место просто потому, что медсестрам вместо хлорки дали нормальные моющие средства в приличном количестве, подгузники для лежачих, дополнительные экземпляры постельного белья, перчатки. И они воспряли, потому что до того были уверены, что ни они, ни их бабули никому не нужны.

Труднее в больших домах — там и подгузников нужно много, и моющих средств, и пока с каждым из персонала по душам поговоришь (не учить чему-то, а просто поговорить по-человечески, может, у нее трое детей дома недокормленные при ее-то зарплате), много времени проходит.

Да, кое-где кто-то и подворовывает. Мы видели образцовые дома, где все идеально именно за счет бюджета. Мы никого не ловили за руку — у нас другая специализация, мы не Следственный комитет, просто сравниваем, что бывает при радеющем директоре, а что в других случаях. Впрочем, и финансирование от региона к региону разное, и здание может быть 1905-го, а может быть 1985 года постройки.

Большие дома бывают хорошими. С вниманием к лежачим, с трудовыми и творческими мастерскими, с прогулками. А бывают плохие — и большие интернаты, и маленькие, где с бабушки просят денег за помощь в помывке, денег за выход на улицу подышать, где ноги к полу липнут и т. д.

Чем частные дома престарелых лучше государственных

Государственные дома престарелых не бесплатные, как многие думают, — там забирают 75% от пенсии. Я знаю палаты сестринского ухода, где забирают 95%. Есть социальные койки в государственных палатах сестринского ухода и интернатах, куда берут за доплату от родственников (например, прав на место только за отчисление от пенсии у бабушки почему-либо нет). В Подмосковье в прошлом году доплата была 22–25 тыс. рублей за койку в месяц, то есть 75% пенсии плюс эти 22–25 тысяч рублей. И это вполне себе обычненькие палаты, по четыре человека в комнате и никаких преференций. Там относительно неплохо, наши волонтеры даже оплачивают такие палаты одной бабушке, которой государство предлагает только другие, хуже.

Всякого рода пансионаты типа «Доброта», «Забота» , Senior Group (физически они в Подмосковье, но считаются московскими), Пансионат для пожилых людей — все это частные сети. Senior Group нам помогают чем могут: проводили краткие тренинги для персонала государственных домов из регионов, взяли к себе и поставили на ноги нашего лежачего слепого дедушку, когда он собрался помирать, и т.д. Но цена проживания в таком пансионате зашкаливает за 100 тысяч в месяц, насколько я знаю. С остальными частными сетями мы лично не знакомы. Но если цена проживания примерно 30 тысяч рублей в месяц, то это гарантированно не лучшие условия, а персонал, скорее всего, не то что без образования — даже без медкнижек. В новостях прошумел приют во Владимирской области, где нашли мертвых и полумертвых стариков, — там проживание стоило 22 тысячи в месяц.

Хороший частный дом (у «Сениор Групп», например) соответствует, скажем, израильскому. То есть там нет лежачих как класса: даже если человек в вегетативном состоянии, его утром умывают, сажают в коляску, везут завтракать в столовую (пусть протертая пища с ложечки, но не в постели через поильник), потом везут на всякие утренние просмотры новостей и обсуждение, потом на прогулку.

Там круглосуточный присмотр за теми, кто не в памяти, занятия всякой арт-терапией и музыкой, психолог, визиты стоматологов-кардиологов и прочее. В таких местах лежачие встают, на все праздники родственников приглашают. В плохих частных домах престарелых все либо так же, как в плохих государственных, либо — в криминальных случаях — может оказаться намного хуже.

Каково это — жить в российском доме престарелых

Постояльцы дома «Первомайский» в Тульской области рассказывают свои истории

Бабушка Евдокия

Фотография: Мария Бородина

Мы тут ходим туда-сюда, три раза в день спускаемся вниз, в столовую — тренировка. Кто-то болеет, кто-то еще может ходить. У нас на этаже еще Маша, Лида, Зоя. Зоя сейчас в больнице. Мы из Белева приехали. Дома, конечно, лучше, но дома не с кем.

Дома — дровяное отопление, горячей воды нет, газа нет, зато ванна и туалет раздельные. 20 лет живем в Тульской области, и вся деревня у нас без газа, только дровами топили. Последнее время я огород уже даже не обрабатывала, не было сил.

У меня день рождения в этом месяце — 28 октября, а месяц тому назад у меня родился правнук. Вес 4500 — богатырь, кесарево делали. Назвали Ильей. Сейчас я вам свою дочку покажу, она у меня красивая была. В 52 два года умерла. После ее смерти я и мотаюсь по этим домам. Я на фотографии часто смотрю — так и перезимуем. Из Тулы приезжали волонтеры, в столовой был концерт, домашняя выпечка, так здорово было. У нас тоже есть свой баянист — играет во вторник и пятницу в три часа, некоторые поют. Ко мне сегодня внучка по переписке приехала, первый раз увиделись, с 29 марта переписываемся. Я сначала с порога подумала, что это моя младшая дочка. У них две машины, могли бы приехать, но не приезжают.

У нас много кто переписывается. К Богомоловой тоже ездит девочка —внучка по переписке. Халат ей подарила, безрукавку, часто бывает у нее. Филипповой больше всех пишут, присылают фотографии, подарки. Она, правда, едет сейчас в Тулу глаз оперировать, я переживаю за нее.

Бабушка Зина

Фотография: Мария Бородина

У меня третий инсульт уже, заново учусь ходить. Три месяца я здесь. Но ходить почти научилась. Я в Плавске родилась, плавская я. У меня никого нет, одна только племянница, она ко мне и приезжает. Для таких одиноких людей, как я, здесь хорошо.

Вернуться к Новому году в главный корпус — это моя мечта. Просто подлечиться надо. Между лежачим корпусом и нележачим — большая разниц. Мы там гуляем по территории. А здесь не очень интересно, мало общения. У меня там жених есть. Я сейчас с горшка научусь вставать, нога адаптируется, и вернусь к нему.

Александром его зовут, каждый день ко мне ходит, мы уже два года общаемся, так что все нормально. Мне так он нравится! Знаете, какой характер хороший? Не грубиян совсем. Правда, он парализован, но ходит ко мне каждый день. Всегда со всеми моими соседками здоровается и прощается. Он добрый. И на внешность вроде как ничего.

Когда у меня было только два инсульта, мы гуляли, на концерты вместе ходили. Нам даже жить вместе предлагали, хотели комнату дать отдельную. Но на это я еще пока что не готова. Может быть, к Первому мая, весной. Мне сейчас надо долечиться, а не о семейной жизни думать. Да и потом, какая я жена? Он один раз ко мне пришел, снимает носки и на стол кладет. Хотел, чтобы я постирала. Я спрашиваю, зачем на стол класть? Сказал бы: постирай. Я постирала, конечно, а он их опять на стол положил, чистые, но на стол. Я ему: «Саш, ну носки-то на стол зачем?» Но так он очень хороший и добрый.

Племянница у меня чудо, приезжает ко мне, общается со мной. У нее сын и дочь взрослые, очень порядочные, как и сама мама, они врачи. За мной надо постоянно ухаживать, но они не могут.

Я всегда говорила, что я третий инсульт не переживу, а оказалось — подождите четвертого. Мне говорят, что я молодая, мне же 66 всего. Правда Александр все равно мной не очень доволен: я тут в халате хожу, не всегда причесанная. Я ему сказала, ты Новый год подожди, я наряжусь, в порядок себя приведу. А недавно спросила: «Ты меня бросать-то не собираешься?» Он сказал, что пока нет. А приходил недавно, сказал, что точно не бросит. Слава тебе господи. Ну а с другой стороны — кого он лучше меня найдет? А у нас, знаете, какие женщины, ведь женщине и в 90 лет мужчина нужен. Я ему сказала, что он, кроме меня, никому не нужен. Но потом пожалела, он же хороший.

Дедушка Коля

Фотография: Мария Бородина

Фотография: Мария Бородина

Фотография: Мария Бородина

Я из Тулы. Мой сын в Москве умер от инсульта, почти сразу после этого погиб мой внук. Как только погиб мой внук, у меня случился инфаркт — отказали ноги, так я оказалась здесь. У меня есть специальный тренажер для зарядки. Очень хочу ходить, хочу встать и съездить посмотреть на свой дом в Туле, как он сейчас выглядит. Я с 13 лет работала в колхозе. Уже жизнь заканчивается, а жить только недавно начали. Но у меня и сейчас есть цель — хочу сама встать, без помощи.

Бабушка Рая

Фотография: Мария Бородина

Я баба Рая. В молодости попала в аварию, мне поставили диагноз, детей я родить не смогла. У меня никого нет.

Дедушка Витя

Фотография: Мария Бородина

У меня в среду день рождения — ну я еще молодой, мне всего без семнадцати сто. Ко мне семья приедет, внуку 30 лет, он всех привезет, будут нас веселить, всю палату. Он у меня капитан, Денисом зовут.

Я был на химическом заводе старшим аппаратчиком, 28 лет проработал, до 75 лет. У меня пенсия 25 000, годится? Конечно, годится. Некоторые получают 10–13 тысяч. Я в Севастополе служил, на флоте четыре с половиной года, а волонтеры запомнили и привезли крымские фотографии, открытки — очень приятно и красиво. Смотрю и плачу, но это слезы радости, слезы воспоминаний.

Вообще, я понял: главное — семья, когда дети есть — ничего не страшно. П остоянно прокручиваю в голове воспоминания о молодости, о детстве. Я сам не доучился, родители у меня старые были, надо было ухаживать, помогать. Судьба такая, ну ничего. У каждого человека своя судьба. Дочь — учитель старших классов, французский преподает, сейчас завучем стала в гимназии. Внук Денис меня очень любит. Внучка в Америке живет — Маша, красавица. Она когда училась на 4-м курсе в Москве, на стажировку отправилась в Америку, ей понравилось, нашла мужчину себе, полюбила его, замуж вышла и осталась там. Родители мужа русские, а сам он родился в Америке. Маша там второй год живет, но так хорошо разговаривает. Он родителям сказал, что это его жена и он ее никогда и никуда не отпустит. Так и надо. Мы ее очень любим. Пока еще не приезжала ко мне, но обещает.

Дедушка Геннадий

Фотография: Мария Бородина

Я в деревне Шамаи родился, Пижанский район, это Кировская область, работал там связистом. Здесь я только первую ночь, зять привез сюда, а сам в Москву уехал. Вы меня не целуйте, я небритый. Сфотографировать можно. Фамилия у меня красивая — Христолюбов.

Дедушка Валера

Фотография: Мария Бородина

Фотография: Мария Бородина

Я родилась в Белоруссии. Близкие родственники умерли или погибли. В колхозе работала, потом перевели в совхоз, стали деньги платить. Но мало. Пенсия минимальная совсем. Потом я в Тулу приехала, у нас здесь трехкомнатая квартира, живут в ней 9 человек — родственники, дети моей сестры. Мне купили кресло-раскладушку, а моя племянница и ее муж спали на полу. Мне было очень неудобно, что они спят на полу, я попросила, чтобы меня привезли сюда, чтобы им было где спать. Они меня не хотели отпускать, но я сама напросилась. Тяжело же со мной. Ко мне приезжают волонтеры, они мне как внучки и внуки. Привозят подарки, фотографии. А вообще у меня правнучка есть — Машенька. Здесь я уже третий год. Каждый день я молюсь. Такая моя жизнь.

Бабушка Маша

Фотография: Мария Бородина

Я Мария Михайловна, но лучше баба Маша, родилась в 1930 году 14 января, крестьянка я. Тульская область, Киреевский район. Я хоть и глухая, но пою хорошо, люблю петь — и кричать любила.

Я работала на шахте угольной рукоятчицей, на стройке работала каменщицей. Меня дядя устраивал, нас просто так из колхоза не отпускали. А потом заболела — у меня глаукома. Мне нельзя тяжелое поднимать, и я вышла в 50 лет на пенсию. Хотела поработать, а у мамы инфаркт случился. Мама умерла, я сильно кричала по маме. Со мной жил брат, боялся, что я сойду с ума. Я его похоронила и осталась совсем одна. Меня сбила машина, у меня был перелом в трех местах, шесть месяцев пролежала в районной больнице. Потом сюда перевели.

Скоро будет пять лет как я здесь. Через неделю ко мне приезжает двоюродная сестра Галя. Она мне стирает все, привозит гостинцы, ухаживает тоже, ей 68 лет, она учительницей работала. А я здесь уже привыкла.Встаю, поправляю постель и больше 30 минут занимаюсь зарядкой. Нам девочки помогают, которые тут работают. Они нас поддерживают. У многих из нас есть дети, но они не приезжают, я удивляюсь тому, какая у людей натура.

Замужем я была, пожила пять месяцев в браке. Муж пил, бог знает что делал. Не хочу вообще на мужчин смотреть. Не ошибайтесь. Не верю, что без них нельзя прожить, но путаться то с одним, то с другим тоже нельзя. А если выйдешь замуж, уважай мужа. Только хорошо бы с матушкой его не жить, милей будете.

Кто мне зла желает, тому я все равно не желаю жизни в одиночестве. А если бы мы дома остались? Ну чтобы мы там по одной делали? Кровати у нас всегда тут чистые, завтрак хороший, обед. Тепло. Здоровье — это очень важно. И пели с вами хорошо сегодня. Все-таки в России есть хорошие люди, спасибо вам, не ругайте меня, что я хрипела, когда пела.

Бабушка Галя

Страшно сказать, сколько мне лет: 82 года. Родилась я в деревне Бутырка. Я работала в санэпидемстанции, а потом в 45 лет мне дали группу инвалидности: диагноз — полиартрит. Это неизлечимо. Мне делали операцию двадцать лет назад, сказали, больше трех месяцев не проживу, а я все живу. Муж плакал, плакал, хоронил меня, но я осталась. Детей у нас не было, не смогла родить, диагноз такой. Но хорошо мы жили, дружно, в любви. А он все говорил мне эти три месяца, как я буду без Галки жить, как я буду без моей Галки. А потом я его схоронила. Такая жизнь, миленькие.

Бабушка Полина

Фотография: Мария Бородина

Я в Туле жила. Моего внука сбила машина, потом жена его умерла. Остались только племянники, они меня сюда и привезли. Нам здесь хорошо, с нами занимаются, но все равно бывает скучно. Я долгое время вообще не ходила, а здесь начала ходить после тренировок. Тяжело было и очень страшно. А сейчас ничего, живем.

Бабушка Таня

Фотография: Мария Бородина

Фотография: Мария Бородина

Баба Валя я. Я нашу молодежь всегда любила и люблю. В детском саду работала сначала, няней туда устраивалась, а взяли поваром. Готовила детям еду, знаете, как вкусно было, лучше всех готовила. В тюрьме работала на телефоне, рядом с камерами. Я контролером была, смотрела в глазок, чтобы драк не было, конфликтов. А если драка, рядом телефон, позвонишь — придут разбираться. Двери закрывались на два замка, а ключи у меня, я не открываю — не положено. Пистолет в молодости могла собрать и разобрать, а винтовку не могла. Потом уволили. Валентина Васильевна, старший сержант. Написано так, а что толку?

И я пошла уборщицей работать. Платили мало. В больнице опять поваром, жила в Скуратово, к шести часам утра ездила, завтрак всем подавала. Я все умела делать. Ведь в жизни как оно, если умеешь, везде проживешь.

Здесь я только третий год. У меня две дочери — 69 года и 72 года рождения, они квартиру продали, я и осталась ни с чем. Я из Тулы вообще, жила рядом с магазином «Заря», на улице Галкина, на четвертом этаже. Мы с мужем 40 лет вместе прожили, но он раньше ушел. Старшую дочь Галю я не видела 15 лет, младшая приезжала. Жизнь вообще кувырком. Стесняюсь я фотографироваться, спросят еще потом, где вы такую взяли. Платок надену — и здравствуйте, я ваша тетя. Пойду плясать, я же на все руки.

Бабушка Аня

Фотография: Мария Бородина

Я здесь четыре года. В молодости на военном заводе работала, мотористкой, в шахте — везде пришлось пострадать. И жизнь семейная у меня плохая, все разлука и разлука. Вот я и пою с вами, от разлуки. У меня правнучка есть — Даша, маленькая, красивая. Внучка от армянина родила, он хороший муж. Даша и танцует, и поет, они же народ веселый. Муж внучки ее любит. Что хочу сказать, живите дружно, женихов никогда не обижайте, а то мы, девочки, тоже кусаемся.

Бабушка Маша

Фотография: Мария Бородина

У меня племянница есть, ей муж достался очень хороший. А я замуж не выходила, детей нет своих. Племянники приезжают. А еще волонтеры из Москвы бывают, так у меня появилась внучка по переписке Аня. Она раньше приезжала ко мне в дом в Белев, мы там и познакомились, а теперь она сюда ко мне ездит. У нее и муж очень хороший — Илюша.

У нас санитарки хорошие, они за нас. Я же все понимаю, с бабульками тяжело, одна не слышит, другая не ходит, третья не видит. Я Тамара Борисовна Крючкова из 97-й комнаты, это на втором этаже. Пишите мне письма.

Этот материал был бы невозможен без фонда «Старость в радость» , который помогает жителям 120 домов престарелых от Московской области до Татарстана. Фонд собирает пожертвования на лечение, оплачивает дополнительный персонал и отправляет помощников по уходу. Волонтеры привозят белье, одежду, коляски, средства для ухода. А еще организуют чаепития со сладостями и песнями. Важная часть работы фонда — налаженная регулярная переписка со стариками. Начать и поддерживать общение с людьми, у которых никого нет, можете и вы.

Их работа теперь – самостоятельно прийти в столовую или на концерт. А подвиг – выйти на прогулку и накрутить на ней лишний круг. Они «еще в строю». И очень стараются бодриться. Но в глазах этих дедушек и бабушек читается: такого жизненного финала они не пожелали бы никому. Накануне Дня Победы TUT.BY побывал в доме-интернате для престарелых и инвалидов и увидел, как проходит старость тех, чью молодость опалила война.

В Витебском доме-интернате для престарелых и инвалидов сейчас проживает около 50 таких стариков. Среди них 12 участников и 8 инвалидов Великой Отечественной войны, 12 бывших узников фашистских лагерей. 11 человек награждены орденами и медалями за труд во время военного лихолетья. Три постояльца – из семей, где погибли военнослужащие.

Старики возвращаются с концерта. Обсуждают, как выступили самодеятельные артисты. «Концерт был сверхъестественно отличный!» — восхищается один дедушка.

«К участникам и инвалидам войны у нас отношение особое. Они живут в отделении повышенного комфорта, по одному человеку в комнате. А так обычно в доме-интернате селят по два человека. Комнаты у ветеранов хорошие, комфортные, там есть ванная, туалет, лоджия, холодильник, телевизор», — рассказывает Анжелика Пивоварова.

Попадают сюда только по добровольному согласию. Пожилой человек сам принимает это решение – уйти в дом престарелых.

Пожилые люди ждут, когда их пригласят в столовую. Кормят в доме-интернате пять раз в день: завтрак, обед, полдник, ужин, кефир на ночь.

В доме-интернате есть католическая капличка в честь святого Яна Божьего (на фото), а также православный храм Жировичской Божьей Матери.

Сотрудница дома-интерната не осуждает детей и внуков своих подопечных: «У большинства есть родственники. Но престарелые члены семьи нуждаются в особом уходе, особой медицинской и психологической помощи. Не все дети или внуки могут ее оказать. Многие работают, а пожилой больной человек целый день сидит дома один. Есть случаи, когда дети живут далеко. Семью, конечно, ничто не заменит. Теоретически дома лучше, но по факту таким старикам лучше и безопаснее у нас. Здесь никто не будет лежать недосмотренным: и утку тут же санитарка поднесет, и прачка рядом…»

Самому старшему подопечному 96 лет. А в среднем этим людям по 85. Но жизнь есть жизнь. В доме престарелых и романтические истории случаются. Одна бабушка ходила в старых спортивных брюках, совсем махнула на себя рукой. А потом в интернате появился новенький – очень бравый на вид дедушка. И женщина на глазах расцвела. Блеск в глазах, красивые платья, брошки, платочки, выход на прогулки! Объект ее внимания, кажется, отвечает ей взаимностью…

Стариков стараются все время развлекать. «У нас проходят концерты, танцевальные вечера, соревнования по шахматам, шашкам, работают различные клубы по интересам, есть и своя библиотека. Постоянно бывают здесь школьники и студенты – слушают воспоминания наших ветеранов. Раньше старики сами по школам ездили, а теперь силы у них уже не те, так молодежь сюда приходит. В общем, культурная программа тут такая, что если обо всем рассказывать, то вашего блокнота не хватит. Ну а 9 Мая у нас вообще аншлаги», — улыбается Анжелика Валерьевна.

Настоящую отдушину пенсионеры находят в комнате для игр и библиотеке. Ее хозяйка — Галина Хмыльникова, создала здесь почти домашний уют.

Это очень трудно — проявлять неказенную любовь. «Здесь нужно не просто терпение, а особое понимание этих людей. Ведь они очень заслуженные. Поэтому нашим работникам нужно гордыню свою убирать перед этими стариками. Слушать их. Это передача опыта одного поколения другому», — рассуждает завотделением.

Но… Все бабушки и дедушки, с которыми мы беседовали, избегали слова «интернат». Однако и домом свое местожительства тоже не называли. Чаще всего говорили уклончиво: «здесь» …

История первая. Евгения Павлова, дитя войны

Евгения Константиновна родилась под Новый год, 31 декабря 1929 года. Когда началась война, ей было 11. А сегодня — 84. Двадцать из них она живет в доме-интернате.

— Эта болячка, война, никогда от нас не уйдет, она всегда будет с нами, — женщина не разрешает нам помочь ей подняться с кровати, с достоинством делает это сама. Потом надевает яркий халат и поправляет прическу, чтобы получиться красивой на фото.

…Война застала Женю в военном городке под Лепелем, где служил ее отец.

«Скоро я потеряла родителей, брата и сестру, не знала, где они находятся, живы ли. Так началась моя первая военная жизнь. Вместе с другими беженцами добралась до Гомеля, где родилась. Но никого из родных там не нашла. И все время, пока Гомель был оккупирован, жила по разным людям, помогала им по хозяйству. Потом пришли наши солдаты. Как сейчас помню, подбегаю я к ним и спрашиваю:

— А вы не знаете, где мой папа?
— Откуда же нам знать, такая война идет…
— А вы не уйдете от нас?
— Не бойся, девочка. Мы уйдем, на наше место другие защитники придут.

А потом я пошла работать в госпиталь. И там началась моя вторая военная жизнь. Было тяжело, много раненых, но я делала все, что мне говорили. А в 1947 году меня нашел отец».

После войны Евгения Константиновна выучилась на культпросветработника, работала заведующей Домом культуры и мастером на заводе. Вышла замуж за моряка. Родила двух сыновей. Еще одного усыновила.

«Приемный сын, Валерочка, уже умер, — плачет женщина. – Такой хороший был, навещал меня всегда. А другие живут далеко. Один – в Сахалинской области, второй – в Краснодаре. Но говорят, что хотят меня отсюда забрать, увезти к себе. Дом-то есть дом…»

— Хорошо вас тут смотрят?

— А как же! Лучше, наверное, уже и нельзя к старикам относиться: такого ухода нигде больше не будет. Вот только некоторым мужчинам не нравится, что нельзя выпить. Насчет этого тут строго – никакого шума, крика, пьянок!

В свои 84 года Евгения Константиновна в курсе всех новостей страны и мира, выписывает газеты и журналы, читает книги.

История вторая. Татьяна Козлова, узница концлагеря

Аккуратная, вся как колосок, бабушка медленно бредет по коридору. Опирается на палочку и улыбается. Рассказывает, что живет тут четыре года, а сейчас вот пришла на свою любимую процедуру – ароматерапию.

Татьяна Даниловна садится в светлое мягкое кресло в уютном кабинете. И вдруг ее улыбка пропадает. А я уже проклинаю себя, что напомнила ей про Дахау. В один из самых ужасных фашистских лагерей, где над заключенными проводили медицинские эксперименты, она попала девчушкой.

— Из нашей деревни немцы угнали тех, кто родился в 1926-1927 годах. Привезли, помню, в Минск… Потом долго ехали. А выгрузили нас в Дахау. И сразу же много кого пожгли. Стареньких людей. А нас, молоденьких, отправили работать на авиазавод. Там я и работала, пока нас не освободили американцы, негры. Больно мне об этом вспоминать…

Но не легче женщине говорить и про свое сегодня: «Детей у меня нет. Есть племянница. Она поменяла мою 1-комнатную квартиру и купила 3-комнатную. Там мы с ней и жили. Так прошло 12 лет. А потом… Я решила, что будет лучше, если я перейду сюда, чтобы никому не мешать».

Татьяна Даниловна не в обиде на племянницу: «Она же все время на работе…».

История третья. Федор Сапроненко, партизан

Федору Филипповичу – 91 год. А разве дашь? Мы встретили его на улице, когда он шел на концерт. Бывший партизан старается бывать на всех культурных мероприятиях, пишет стихи, которые печатают городские газеты.

Но недавно жизнь нанесла ему самую большую рану – умерла любимая жена. В войну она тоже партизанила. Ее портрет и цветы стоят в изголовье постели, на которой она спала. Ее кровать — рядом с его койкой. Такая вот душещипательная близость душ.

Федор Филиппович рассказывает, что для того, чтобы попасть сюда, писал письмо президенту. Из Администрации главы государства пришло распоряжение, чтобы ему с супругой выделили здесь комнату. «Я приехал сразу посмотреть, как тут да что. Мне понравилось. Привез жену…».

Даже находясь в интернате, пенсионер помогал своим детям деньгами.

Старика уже давно не навещали. Сын умер. Одна дочь живет в Полоцке, на пенсии, но работает. А вторая – в Витебске, ей 65 лет. Но ее Федор Филиппович не видел год. Еду ему приносит соцработник. Ухаживают за ним замечательные, очень чуткие, но чужие люди.

…Поэтому ему легче говорить про войну.

Когда она началась, Федору было 16. В 1942-м он набавил себе год, сказал, что уже есть 18, и пошел в партизаны. «Пока был совсем зеленым — рост маленький, винтовка выше меня, на боевые действия меня не брали. Надевал лапти, торбу за плечи и ходил по деревням, собирал сведения для разведки: где находятся немцы и полицаи. Позже стали привлекать к более серьезным операциям в партизанской бригаде. Потом уже служил в пехоте», — вспоминает ветеран.

Врезалось в память, как две недели сидели в блокаде на острове среди болот: «Попали мы туда, отступая после одного боя. Разложили костры на этом острове, расставили часовых. Только стали сушиться, как опять тревога: немцы идут! Я не успел даже обуться, так босиком и побежал. На голове у каждого маскировка – мох и ветка сосны. Едва успели мы спрятаться в болоте, как являются немцы. В еще горящий костер подбросили дров и сели. На гармошке губной играют, едят, отдыхают. А мы — в болоте, с соснами на голове. Метров 50 между нами. Нас 26 человек, а их около 200. Пришлось ждать, пока они уйдут. Потом уже мы грелись возле костра, который бросили немцы. Затем с этого острова перебрались на другой и жили на нем две недели. Это было в мае, питались почками липы и березовыми «мозгами» – так мы называли сочную древесину, что сдирали с дерева ножом».

Победу Федор Сапроненко встретил радистом в немецком городе Грайфсвальд. С ним связан необычный эпизод Второй мировой войны: 30 апреля 1945 года город сдали Красной Армии без боя. Комендант города, изменивший свои политические взгляды после участия в Сталинградской битве, счел, что целесообразнее сохранить город и его жителей, чем вести очередной бой, когда исход войны известен.

Сегодня ветераны вспоминают такие вещи, которые раньше по идеологическим соображениям им говорить запрещалось.

«Когда вошли в Германию, замполит раздал нам отпечатанные бланки с вопросом: «За что идешь мстить?» Все отвечали. Написал и я, как есть: «За сожженный отчий дом, за убитого брата». Помню два случая, как мстили наши танкисты. По дороге ехали повозки с немецкими беженцами. И вот один наш танк поехал прямо на этих людей, раздавил их… А в одном городе танкист гнал по улице гражданского немецкого старика. Тот уже не мог идти, а наш соотечественник пинал его ногами, толкал в спину автоматом. За старика вступился наш командир. У него была рука, как кувалда. Он подошел к танкисту и одним ударом свалил его с ног. Тут и пошла драка между танкистами и пехотой…» — рассказывает Ф. Сапроненко.

Демобилизовался солдат и вернулся домой к родителям ровно через два года после Победы – 9 мая 1947 года: «Захожу в дом, достаю из рюкзака гостинцы. А младшая сестренка показывает на хлеб и спрашивает: «А что это такое?» Вот какие времена были…»

После войны Федор Филиппович преподавал историю, 20 лет руководил сельской школой в Браславском районе. Имеет орден Трудового Красного Знамени, две медали за трудовую доблесть, звание заслуженного учителя БССР.

Ветеран четко помнит дату, когда они с женой оказались в доме престарелых, — 11 мая 2005 года. Вскоре после того как отгремели праздничные салюты в честь Дня Победы…

***
В день, когда мы здесь были, в доме-интернате умерла одна бабушка. Совсем одиноких стариков хоронят за счет государства, на кладбище в Коптях под Витебском. Но почти у всех есть родственники. Они и берут на себя эти последние скорбные хлопоты.

Директор фонда «Старость в радость» Лиза Олескина. Фото из архива фонда «Старость в радость»

— Рассказывала на днях одной замечательной компании, чем мы занимаемся. Все сотрудники слушали, кто-то даже прослезился, кто-то засмеялся. А когда пришло время вопросов, из дальнего конца зала спросили чуть смущенно, но очень искренне:

— А зачем вы им вообще помогаете? Они же сами такую судьбу выбрали и получили то, что заслужили! Разве там есть порядочные бабушки и дедушки? Там ведь пьяницы, бомжи, тунеядцы, а женщины там, наверное, сами своих детей бросили — разве хорошую мать туда сдадут?

…После этого я поняла, что то, что аксиома для нас, не всегда является таким для других, даже для тех, кто и хотел бы помочь, но уж больно неприятно им помогать — пьяницам, трутням и матерям-сорокам.

Я совершенно не обиделась, а просто удивилась.
И решила, на всякий случай, попросить вас — чтобы и вы своих друзей просветили, вдруг они тоже так думают.

Кто они, бабушки и дедушки из домов престарелых? И почему они там живут?

Есть множество вариантов попадания в дом-интернат.
Во-первых, это бабушки, всю жизнь прожившие так, в одиночку, часто не выходившие замуж, работавшие на стройках, в колхозах, на лесоповале — на такой тяжелой работе, что ни о каких детях и речи уже не было. К старости таким бабушкам уже невмоготу становится жить одним, и социальная защита предлагает им место в доме престарелых. Обычно это самая благодарная категория — они все время всех и за все благодарят — за свет, за тепло, за еду, за то, что зашли, что их тут «задарма кормят».

Во-вторых, это одинокие старички, которые пережили своих детей. Увы, очень много бабушек, которым сейчас под девяносто, которые прошли войну, голодали — и оказались прочнее и крепче своих сыновей, многие из которых спились и умерли совсем молодыми. Я не думаю, что они все их плохо воспитывали. Многие, наверное, слишком много баловали и слишком опекали — и в старости оказались одни. Помню, как в Мордовии, кажется, в доме престарелых санитарки с гордостью показали нам на бабушку- стахановку, воспитавшую в одиночку после смерти мужа семерых сыновей… которые теперь живут в соседних селах и крайне редко вспоминают, что еще жива их мать. Почему так — не могу и даже не пытаюсь понять.

Да, конечно, есть много бабушек и дедушек, которые оказались сиротами при живых детях, но тут тоже очень много разных историй, и никак они не укладываются в жизнеописание «пьяницы» или женщины разгульной жизни. Часто дети уезжают в большие города, а старые родители ни за что на свете не хотят переезжать и доживают там, где родились.

А еще, конечно, множество историй, когда мать слегла, а ее дочка воспитывает одна троих детей, то сразу перед этой дочкой выбор — маму в дом престарелых или детей в детдом, потому что денег на сиделку у нее нету, перестать работать она не может, а маме нужен хоть какой-то «догляд» днем…

Наши бабушки и дедушки в домах престарелых настолько же разные, насколько разные мы с вами — есть веселые, есть грустные, есть добрые, есть озлобленные. Среди них очень много, даже больше всего, пожалуй, учителей с многолетним стажем, колхозниц, доярок, тихих тружениц, которые всю жизнь работали и теперь бесконечно благодарны за самое малое — которого тоже не всегда удается добиться в домах-интернатах.

Они очень разные, но всех их объединяет одно — общее ощущение ненужности, отчужденности, заброшенности — которую под силу разрушить нам с вами. Им надо помогать. Честное слово, они заслужили в сотни раз больше — и они ничего не просят у нас.

Они разные, но у них у всех удивительно добрые, светлые лица — часто это лица очень счастливых, не смотря ни на что счастливых людей.

Наше счастье, что у нас такие старики — и огромная радость быть рядом с ними…