«Меня будущее не страшит». Пять трагических судеб жен декабристов. И навеки веков: история жен декабристов

Декабристы прошли свой нелегкий путь от Сенатской площади до Нерчинских рудников и от Нерчинских рудников до могилы. И на всем этом нелегком пути их поддерживали их жены. Эти хрупкие нежные создания, которые только вчера порхали на балах и сплетничали в светских гостиных, даже не предполагали, какой груз кладут на свои хрупкие плечи.

Преодолев многочисленные препятствия, первой выехала в Сибирь двадцатилетняя дочь графа Лаваля, Екатерина Ивановна Трубецкая. Она проложила дорогу остальным женам и невестам декабристов.

Следом одна за другой, обгоняя друг друга в пути, отправились: Александра Григорьевна Муравьева, Наталья Дмитриевна Фонвизина, Анна Васильевна Розен, Мария Юшневская, Александра Ивановна Давыдова, Елизавета Петровна Нарышкина, Александра Васильевна Ентальцева, Полина Гейбель, она же Прасковья Егоровна Анненкова, Камилла Ле-Дантю, в замужестве Ивашева. Среди них - незнатные, как Александра Васильевна Ёнтальцева и Александра Ивановна Давыдова, или жестоко бедствовавшая в детстве Полина Гебль, невеста декабриста Анненкова. Но большая часть - княгини Мария Николаевна Волконская и Екатерина Ивановна Трубецкая. Александра Григорьевна Муравьева - дочь графа Чернышева. Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына, баронесса Анна Васильевна Розен, генеральские жены Наталья Дмитриевна Фонвизина и Мария Казимировна Юшневская - принадлежали к знати.

Николай I предоставил каждой право развестись с мужем - «государственным преступником». Однако женщины пошли против воли и мнения большинства, открыто поддержав опальных. Они отрешились от роскоши, оставили детей, родных и близких и пошли за мужьями, которых любили. Добровольное изгнание в Сибирь получило громкое общественное звучание.

Сегодня трудно представить себе, чем была Сибирь в те времена: «дно мешка», конец света, за тридевять земель. Для самого быстрого курьера - более месяца пути. Бездорожье, разливы рек, метели и леденящий душу ужас перед сибирскими каторжниками - убийцами и ворами.

Первой - на другой же день вслед за каторжником-мужем - в путь отправилась Екатерина Ивановна Трубецкая. В Красноярске сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжает путь одна, в тарантасе. В Иркутске губернатор долго запугивает ее, требует - еще раз после столицы! - письменного отречения от всех прав, Трубецкая подписывает его. Через несколько дней губернатор объявляет бывшей княгине, что она продолжит путь «по канату» вместе с уголовными преступниками. Она соглашается.

Второй была Мария Волконская. День и ночь мчится она в кибитке, не останавливаясь на ночлег, не обедая, довольствуясь куском хлеба и стаканом чая. И так почти два месяца - в лютые морозы и пургу. Последний вечер перед отъездом из дома она провела с сыном, которого не имела права взять с собой. Малыш играл большой красивой печатью царского письма, в котором высочайшим повелением разрешалось матери покинуть сына навсегда. "Нет такой жертвы, - писала кн. М. Н. Волконская родным из Нерчинских рудников, - которой я не принесла бы, чтобы: разделять участь моего мужа, и потеря титулов и богатства - для меня, конечно, вовсе не потеря: на что была бы мне жизнь вдали от него?: Мой долг был поделить мою жизнь между Сергеем и моим сыном, но надо обладать большею силою духа, нежели какой я обладаю, чтобы покинуть своего мужа, увидав то положение, в которое он ввергнут. Теперь на мне нет вины перед моим бедным ребенком; если я не с ним, то не по моей воле".

Отправляясь в Сибирь, они лишались дворянских привилегий и переходили на положение жён ссыльнокаторжных, ограниченных в правах передвижения, переписки, распоряжения своим имуществом и т. д. В Иркутске Волконскую, как и Трубецкую, ожидали новые препятствия. Не читая, она подписала страшные условия, поставленные властями; каждая из них давала подписку следующего содержания:

1. «Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, делается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного, и с тем вместе примет на себя переносить все, что состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том, как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущего равную с ним участь, себе подобною; оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшны наказания».

2. «Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне».

3. «Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления».

4. «Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших».

Создавая всевозможные препятствия к отъезду жен декабристов, Николай I ставил условием такого отъезда оставление детей в европейской России. Из всех препятствий это было самое жестокое.

До отъезда в Сибирь детей не было лишь у кн. Е. И. Трубецкой и Е. П. Нарышкиной, остальные должны были расстаться (и возможно, навсегда) со своими детьми. Несмотря на то, что, уезжая, женщины оставляли детей попечению любящих родственников и были уверены, что о них будут бережно заботиться, тоска, беспокойство за их участь и чувство вины, пусть и невольной, никогда не покидали их сердца.

Безмерно тягостным был переезд в забайкальские «каторжные норы». Только героические усилия и неиссякаемая энергия этих женщин-декабристок дали им силу преодолеть расстояние в 7 тысяч верст, и притом в зимние вьюги, стужу. Они мчались туда, в край отверженных, по, бескрайнему кандальному тракту почти без остановок, обгоняя партии арестантов и каторжников.

Их было 11, этих героических женщин. Они не были членами тайных обществ, не принимали участия в восстании 14 декабря 1825 года. Но их имена вписаны в историю политической ссылки.

Жизнь в рудниках.

Семь тысяч верст пути позади - и женщины в Благодатском руднике, где их мужья добывают свинец. Десять часов каторжного труда под землей. Потом тюрьма, грязный, тесный деревянный дом из двух комнат. В одной - беглые каторжники-уголовники, в другой - восемь декабристов. Комната делится на каморки - два аршина в длину и два в ширину, где ютятся несколько заключенных. Низкий потолок, спину распрямить нельзя, бледный свет свечи, звон кандалов, насекомые, скудное питание, цинга, туберкулез и никаких вестей извне. И вдруг - любимые женщины!

Когда Трубецкая сквозь щель тюремного забора увидела мужа в кандалах, в коротком, оборванном и грязном тулупчике, худого, бледного, она упала в обморок. Приехавшая вслед за ней Волконская, потрясенная, опустилась перед мужем на колени и поцеловала его кандалы.

М. Н. Волконская так описывает этот период жизни в своих воспоминаниях:

«По выполнении различных несносных формальностей, Бурнашев, начальник рудников, дал мне подписать бумагу, по которой я согласилась видеться с мужем только два раза в неделю в присутствии офицера и унтер-офицера, никогда не приносить ему ни вина, ни пива, никогда не выходить из деревни без разрешения заведующего тюрьмою и, - еще какие-то другие условии. И это после того, как я покинула своих родителей, своего ребенка, свою родину, после того, как проехала 6 тысяч верст и дала подписку, по которой отказывалась от всего и даже от защиты закона, - мне заявляют, что я и на защиту своего мужа не могу более рассчитывать. Итак, государственные преступники должны подчиняться всем строгостям закона, как простые каторжники, но не имеют права на семейную жизнь, даруемую величайшим преступникам и злодеям. Я видела, как последние возвращались к себе по окончании работ, занимались собственными делами, выходили из тюрьмы; лишь после вторичного преступления на них надевали кандалы и заключали в тюрьму, тогда как наши мужья были заключены и в кандалах со дня своего приезда. Бурнашев, пораженный моим оцепенением, предложил мне ехать в Благодатск на другой же день, рано утром, что я и сделала; он следовал за мной в своих санях.

На другой день по приезде в Благодатск я встала с рассветом и пошла по деревне, спрашивая о месте, где работает муж. Я увидела дверь, ведущую как бы в подвал для спуска под землю, и рядом с нею вооруженного сторожа. Мне сказали, что отсюда спускаются наши в рудник; я спросила, можно ли их увидеть на работе; этот добрый малый поспешил мне дать свечу, нечто вроде факела, и я, в сопровождении другого, старшего, решилась спуститься в этот темный лабиринт. Там было довольно тепло, но спертый воздух давил грудь; я шла быстро и услышала за собой голос, громко кричавший мне, чтобы я остановилась. Я поняла, что это был офицер, который не хотел мне позволить говорить с ссыльными. Я потушила факел и пустилась бежать вперед, так как видела в отдалении блестящие точки: это были они, работающие на небольшом возвышении. Они спустили мне лестницу, я влезла по ней, ее втащили, - и, таким образом, я могла повидать товарищей моего мужа, сообщить им известия из России и передать привезенные мною письма. Мужа тут не было, не было ни Оболенского, ни Якубовича, ни Трубецкого; я увидела Давыдова, обоих Борисовых и Артамона Муравьева. Они были в числе первых 8-ми, высланных из России и единственных, попавших в Нерчинские заводы. Между тем, внизу офицер терял терпение и продолжал меня звать; наконец, я спустилась; с тех пор было строго запрещено впускать нас в шахты. Артамон Муравьев назвал эту сцену «моим сошествием в ад». Было запрещено (в Большом заводе) не только с нами видеться, но и здороваться с нами; все, кого мы встречали, сворачивали в другую улицу или отворачивались. Наши письма вручались открытыми Бурнашеву, отсылались им в канцелярию коменданта, затем шли в канцелярию гражданского губернатора в Иркутске и, наконец, в Петербург в III отделение канцелярии его величества, там, что они шли бесконечно долгое время, пока доходили до наших родственников. »

Николай I отнял у женщин все имущественные и наследственные права, разрешив лишь нищенские расходы на жизнь, в которых женщины должны были отчитываться перед начальником рудников.

Ничтожные суммы держали Волконскую и Трубецкую на грани нищеты. Пищу они ограничили супом и кашей, от ужинов отказались. Обед готовили и отправляли в тюрьму, чтобы поддержать узников. Привыкшая к изысканной кухне Трубецкая одно время ела только черный хлеб, запивая его квасом. Эта избалованная аристократка ходила в истрепанных башмаках и отморозила себе ноги, так как из своих теплых башмаков сшила шапочку одному из товарищей мужа, чтобы защитить его голову от падающих в шахте обломков породы.

Каторжное житье никто не мог рассчитать наперед. Однажды Волконская и Трубецкая увидели начальника рудников Бурнашева со свитой. Выбежали на улицу: под конвоем вели их мужей. По деревне разнеслось: - «Секретных судить будут!» Оказалось, заключенные объявили голодовку, когда надсмотрщик тюрьмы запретил им общаться между собой и отобрал свечи. Но властям пришлось уступить. Конфликт на этот раз разрешился мирно. Или вдруг среди ночи выстрелы подняли на ноги всю деревню: пытались бежать уголовные каторжники. Пойманных били плетьми, чтобы узнать, где они взяли деньги на побег. А деньги-то дала Волконская. Но никто и под пытками не выдал ее.

Вот что писала в своих воспоминаниях М. Н. Волконская о русском народе, о людях, которые ее окружали:

«Здесь кстати упомянуть, как правительство ошибается относительно нашего доброго русского народа. В Иркутске меня предупреждали, что я рискую подвергнуться оскорблениям или даже быть убитой в рудниках и что власти не будут в состоянии меня защитить, так как эти несчастные не боятся больше наказаний. Теперь я жила среди этих людей, принадлежащих к последнему разряду человечества, а, между тем, мы видели с их стороны лишь знаки уважения; скажу больше: меня и Каташу они просто обожали и не иначе называли наших узников, как «наши князья», «наши господа», а когда работали вместе с ними в руднике, то предлагали исполнять за них урочную работу; они приносили им горячий картофель, испеченный в золе. Эти несчастные, по окончании срока каторжных работ, выдержав наказание за свои преступления, большею частью, исправлялись, начинали трудиться на себя, делались добрыми отцами семьи и даже брались за торговлю. Немного нашлось бы таких честных людей среди выходящих из острогов во Франции или понтонов в Англии».

Жизнь в Чите.

Осенью 1827 года декабристов из Благодатска перевели в Читу. В читинской тюрьме было более 70 революционеров. Теснота, кандальный звон раздражали и без того измученных людей. Но именно здесь стала складываться дружная декабристская семья. Дух коллективизма, товарищества, взаимного уважения, высокая нравственность, равенство, независимо от разности социального и материального положения господствовали в этой семье. Ее связующим стержнем стал святой день 14 декабря, и жертвы, принесенные ради него. Восемь женщин были равноправными членами этого уникального содружества.

Очень хорошо этот период жизни и черты характера восьми живших в Чите декабристок описан в воспоминаниях М. Н. Волконской:

«Наконец, мы приехали в Читу, уставшие, разбитые, и остановились у Александрины Муравьевой. Нарышкина и Ентальцева недавно прибыли из России. Мне сейчас же показали тюрьмы, или острог, уже наполненный заключенными: тюрем было три, вроде казарм, окруженных частоколами, высокими, как мачты. Одна тюрьма была довольно большая, другие - очень маленькие. Александрина жила против одной из последних, в доме казака, который устроил большое окно из находившегося на чердаке слухового отверстия. Александрина повела меня туда и показывала заключенных, называла мне их по именам по мере того, как они выходили в свой огород. Они ходили, кто с трубкой, кто с заступом, кто с книгой. Я никого из них не знала; они казались спокойными, даже веселыми и были очень опрятно одеты. В числе их были совсем молодые люди, выглядевшие 18-ти - 19-летними, как, например, Фролов и братья Беляевы.

Каземат в Чите с трудом умещал узников. В 1828 г. Николай I распорядился построить новую тюрьму для декабристов в Петровском заводе. А. Г. Муравьева писала отцу: «Тюрьма выстроена на болоте, здание не успело просохнуть, здесь темно, за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты». Женщины подняли такой шум, что пришло разрешение прорубить окна. Скоро Александра Григорьевна выстроила в Петровском заводе просторный дом с библиотекой, детской и садом. В ее распоряжении была гувернантка, горничная и повар. Муравьевы вели самостоятельное хозяйство и, как все семейные, делали крупные взносы в артель заключенных. Муравьева хлопотала не только о своей семье, но и о нуждающихся декабристах, посылая им все необходимое из своего дома, часто при этом забывая о себе. Она всегда находила ласковое слово, чтобы утешить ближнего. И. И. Пущин вспоминал: «Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты первых годов нашего исключительного существования. Она всегда умела успокоить и утешить – придавала бодрость другим».

С тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме, по вечерам собирались вместе: читали, музицировали. М. А. Бестужев вспоминал: «Явилась мода читать в их присутствии литературные произведения не слишком серьезного содержания, и то была самая цветущая пора стихотворений, повестей, рассказов и мемуаров»

Наши ходили на работу, но так как в окрестностях не было никаких рудников, - настолько плохо было осведомлено наше правительство о топографии России, предполагая, что они есть во всей Сибири, - то комендант придумал для них другие работы: он заставлял их чистить казенные хлева и конюшня, давно заброшенные, как конюшни Авгиевы мифологических времен. Так было еще зимой, задолго до нашего приезда, а когда настало лето, они должны были мести улицы. Мой муж приехал двумя днями позже нас со своими товарищами и с неизбежными их спутниками. Когда улицы были приведены в порядок, комендант придумал для работ ручные мельницы; заключенные должны были смолоть определенное количество мука в день; эта работа, налагаемая как наказание в монастырях, вполне отвечала монастырскому образу их жизни. Так провела большая часть их 15 лет своей юности в заточения, тогда как приговор установлял ссылку и каторжные работы, а никак не тюремное заточение.

Мне нужно было искать себе помещение. Нарышкина уже жила с Александриною. Я пригласила к себе Ентальцеву и, втроем с Каташей, мы заняли одну комнату в доме дьякона; она была разделена перегородкой, и Ентальцева взяла меньшую половину для себя одной. Этой прекрасной женщине минуло уже 44 года; она была умна, прочла все, что было написано на русском языке, и ее разговор был приятен. Она была продано душой и сердцем своему угрюмому мужу, бывшему полковнику артиллерии. Каташа была нетребовательна и всем довольствовалась, хотя выросла в Петербурге, в великолепном доме Лаваля, где ходила по мраморным плитам, принадлежавшим Нерону, приобретенным ее матерью в Риме, - но она любила светские разговоры, была тонкого и острого ума, имела характер мягкий и приятный.

Заговорив о своих подругах, я должна вам сказать, что к Александрине Муравьевой я была привязана больше всех; у нее было горячее сердце, благородство проявлялось в каждом ее поступке; восторгаясь мужем, она боготворила его и хотела, чтобы мы к нему относились так же. Никита Муравьев был человек холодный, серьезный - человек кабинетный никак не живого дела; вполне уважая его, мы, однако же, не разделяли ее восторженности. Нарышкина, маленькая, очень полная, несколько аффектированная, но, в сущности, вполне достойная женщина; надо было привыкнуть к ее гордому виду, и тогда нельзя было ее не полюбить. Фонвизина приехала вскоре после того, как мы устроились; у нее было совершенно русское лицо, белое, свежее, с выпуклыми голубыми глазами; она была маленькая, полненькая, при этом - очень болезненная; ее бессонницы сопровождались видениями; она кричала по ночам так, что слышно было на улице. Все это у нее прошло, когда она переехала на поселение, но только осталась мания, уставив на вас глаза, предсказывать вам вашу будущность, однако и эта странность у нее потом прошла. По возвращении в Россию, она лишилась мужа и 53 лет от роду вышла вторично замуж за Пущина, крестного отца моего сына.

Анненкова приехала к нам, нося еще имя м-ль Поль. Это была молодая француженка, красивая, лет 30; она кипела жизнью и веселием и умела удивительно выискивать смешные стороны в других. Тотчас по ее приезде комендант объявил ей, что уже получил повеление его величества относительно ее свадьбы. С Анненкова, как того требует закон, сняли кандалы, когда повели в церковь, но, по возвращении, их опять на него одели. Дамы проводили м-ль Поль в церковь; она не понимала по-русски и все время пересмеивалась с шаферами - Свистуновым и Александром Муравьевым. Под этой кажущейся беспечностью скрывалось глубокое чувство любви к Анненкову, заставившее ее отказаться от своей родины и от независимой жизни. Когда она подавала просьбу его величеству о разрешении ей ехать в Сибирь, он был на крыльце; садясь в коляску, он спросил ее: «Вы замужем?» - «Нет, государь, но я хочу разделить участь сосланного». Она осталась преданной женой и нежной матерью; она работала с утра до вечера, сохраняя при этом изящество в одежде и свой обычный говор. На следующий год к нам приехала Давыдова. Она привезла с собой мою девушку Машу, которая умолила моих родителей позволить ей ехать ко мне. Позже прибыли к нам еще три дамы (всего десять), о которых я расскажу в свое время.

Они поселились близ тюрьмы в деревенских избах, сами готовили еду, ходили за водой, топили печи. Полина Анненкова вспоминала: - «Дамы наши часто приходили ко мне посмотреть, как я приготовляю обед, и просили их научить то сварить суп, то состряпать пирог. Когда приходилось чистить курицу, со слезами на глазах сознавались, что завидуют моему умению все делать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться».

Рядом не было врачей, и когда в Благодатске у кн. М. Н. Волконской заболел зуб, она просто прижгла его раскаленным гвоздем. Бытовые трудности, физические страдания были для женщин ничто в сравнении с моральными. Они переживали за здоровье декабристов. По рапортам лекаря Благодатского рудника, "Трубецкой страдает болью горла и кровохарканьем. Волконский слаб грудью. Давыдов слаб грудью, и у него открываются раны". Они "видели мужей своих за работою в подземелье, под властью грубого и дерзкого начальства". Свидания с мужьями разрешались по часу два раза в неделю в присутствии офицера. Дамы стали для декабристов "ангелами-спасителями".

Вот как описывает помощь, которую оказывали осужденным декабристки, А. П. Беляев: «Сначала из наших дам, этих добрых наших гениев, мы застали одну Александру Григорьевну Муравьеву. Потом, когда в нововыстроенный большой каземат к нам перевели товарищей, бывших в Благодатских рудниках, с ними приехали княгиня Трубецкая и княгиня Волконская, которые жили с ними в рудниках. Они заняли квартиры близ каземата, куда допускались для свидания с мужьями и родными два раза в неделю. В одно из этих свиданий чуть было не произошла страшная катастрофа, описанная уже у других декабристов в их записках.

В первое лето однажды мы ходили по своему двору, как вдруг увидели подъехавшую карету. Нарышкин, гулявший с нами, узнал карету своей жены, бросился к ней, позабыв, что перед ним частокол, а она, когда вышла из кареты и увидела его за частоколом в оковах, упала в обморок. Тут началась страшная суматоха между всеми нами: кто бежал за водой, которую все же нельзя было подать сквозь частокол, ни через частокол очень высокий; некоторые же из товарищей догадались послать за дежурным плац-адъютантом, который принес ключ от ворот и выпустил Нарышкина к жене его, которую сейчас же увела к себе Александра Григорьевна Муравьева, увидевшая карету и в это время вышедшая из своей квартиры.

Первое время после нашего приезда, конечно, мы не имели ни провизии, ни посуды и ничего устроенного для нашего содержания. Нам шло по 8 копеек, полагавшихся по закону на сосланных в работы, и, конечно, мы бы должны были сидеть на одном хлебе и воде, но в это-то самое время мы имели такое содержание, которое можно назвать роскошным. Все это присылалось от наших дам. Чего не приносили нам от этих чудных добрых существ! Чего должно было им стоить это наше прокормление! Каких хлопот и забот требовало оно от них лично, потому что это была дикая пустыня, а не столица, где с деньгами можно все устроить, не беспокоя себя. И вот теперь только в первый раз мне пришел в голову вопрос: как они это делали? Где брали все то, что нам присылали. Откуда могли они доставать такие огромные количества провизии, которые нужны, чтоб удовлетворить такую артель, - ведь нас было сначала человек тридцать, а потом еще более. Пока не устроилась артель, не был выбран хозяин, определены повара и чередовались дежурные по кухне, пока это все устроилось, говорю, прошло много времени, и во все это время эти великодушные существа, отказывая, я думаю, себе во всем, к чему они привыкли в прежней жизни, не переставали кормить нас, можно сказать, роскошно. Кто, кроме всемогущего Мздовоздателя, может достойно воздать вам, чудные ангелоподобные существа! Слава и краса вашего пола! Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности таких чудных идеальных жен! Вы стали поистине образцом самоотвержения, мужества, твердости при всей юности, нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны имена ваши!»

Они соединили их с тем миром, который был навсегда потерян после политической смерти. Они соединили родственников и друзей, взяв на себя нелегкий труд по переписке. Каждой из них приходится писать по десять, двадцать, а то и тридцать писем в неделю. Иногда не остается времени на собственные письма. "Не сетуйте на меня, добрые, бесценные мои Катя, Лиза, за краткость письма моего, - пишет А. И. Давыдова дочерям, - на этой почте столько писем мне писать, что я насилу выбрала время для этих нескольких строк". Дамы заботятся о доставлении "материальных средств к существованию" и "моральной пище для духовной жизни". Они дают в каземате "охоту жить, чтобы не убивать любящих нас и любимых нами", - вспоминал М. А. Бестужев. При этом дамы не замыкаются в своем кругу, "теплота их сердец" разливается на всех окружающих их людей, память о них среди сибиряков носит благоговейно-религиозный характер.

Свидания с мужьями разрешались всего лишь два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому любимым времяпрепровождением и единственным развлечением женщин было сидеть на большом камне напротив тюрьмы, иногда перекинуться словом с узниками.

Солдаты грубо прогоняли их, а однажды ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая с тех пор демонстративно устраивала перед тюрьмой целые «приемы»: усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Беседа имела одно неудобство: приходилось довольно громко кричать, чтобы услышать друг друга. Но зато, сколько радости доставляло это заключенным!

Женщины быстро сдружились, хотя были очень разные. Невеста Анненкова приехала в Сибирь еще под именем мадемуазель Полина Гебль: «монаршей милостью» ей разрешено было соединить свою жизнь со ссыльным декабристом. Когда Анненкова повели в церковь венчаться, с него сняли кандалы, а по возвращении опять надели и увели в тюрьму. Полина, красивая и изящная, кипела жизнью и весельем, но все это было как бы внешней оболочкой глубоких чувств, заставивших молодую женщину отказаться от своей родины и независимой жизни.

Общей любимицей была жена Никиты Муравьева - Александра Григорьевна. Ни одна из декабристок, пожалуй, не удостоилась столь восторженных похвал в воспоминаниях сибирских изгнанников. Даже женщины, весьма строгие к представительницам своего пола и столь разные, как Мария Волконская и Полина Анненкова, здесь единодушны:- «Святая женщина. Она умерла на своем посту».

Александра Муравьева была олицетворением извечного женского идеала, редко достижимого в жизни: нежная и страстная возлюбленная, самоотверженная и преданная жена, заботливая, любящая мать. «Она была воплощенная любовь» - по словам декабриста Якушкина. «В делах любви и дружбы она не знала невозможного»,- вторит ему И. И. Пущин.

Муравьева стала первой жертвой Петровского завода - следующего после Читы места каторжных работ революционеров. Она умерла в 1832 году двадцати восьми лет. Никита Муравьев стал седым в тридцать шесть - в день смерти жены.

Еще при переходе каторжан из Читы в Петровский завод женская колония пополнилась двумя добровольными изгнанницами - приехали жены Розена и Юшневского. А через год - в сентябре 1831-го состоялась еще одна свадьба: к Василию Ивашеву приехала невеста Камилла Ле-Дантю.

Женщины-декабристки многое сделали в Сибири, Прежде всего они разрушили изоляцию, на которую власти обрекли революционеров. Николай I хотел всех заставить забыть имена осужденных, изжить их из памяти. Но вот приезжает Александра Григорьевна Муравьева и через тюремную решетку передает И. И, Пущину стихи его лицейского друга Александра Пушкина, Стихотворные строки «Во глубине сибирских руд» рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.

Родные, друзья пишут узникам. Им же запрещено отвечать (право на переписку они получали только с выходом на поселение). В этом сказался все тот же расчет правительства на изоляцию декабристов. Этот замысел разрушили женщины, связавшие заключенных с внешним миром. Они писали от своего имени, копируя иногда письма самих декабристов, получали для них корреспонденцию и посылки, выписывали газеты и журналы.

Каждой женщине приходилось писать десять, а то и двадцать писем в неделю. Нагрузка была столь весомой, что не оставалось времени иногда написать собственным родителям и детям. «Не сетуйте на меня, добрые, бесценные мои Катя, Лиза, за краткость письма моего,- пишет Александра Ивановна Давыдова дочерям, оставленным у родственников. - У меня столько хлопот теперь, и на этой почте столько писем мне писать, что я насилу выбрала время для этих нескольких строк».

Находясь в Сибири, женщины вели непрестанную борьбу с петербургской и сибирской администрацией за облегчение условий заключения. Они называли в лицо коменданта Лепарского тюремщиком, добавляя, что ни один порядочный человек не согласился бы принять эту должность без того, чтоб не стремиться к облегчению участи узников. Когда генерал возражал, что его за это разжалуют в солдаты, те, не замедлив, отвечали: - «Ну что же, станьте солдатом, генерал, но будьте честным человеком».

Старые связи декабристок в столице, личное знакомство некоторых из них с царем удерживали иногда тюремщиков от произвола. Обаяние молодых образованных женщин, случалось, укрощало и администрацию, и уголовников.

Женщины умели поддержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных. Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлением семейных очагов (с тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме), а затем и первых «каторжных» детей - воспитанников всей колонии.

Разделяя судьбу революционеров, отмечая каждый год вместе с ними «святой день 14 декабря», женщины приближались к интересам и делам своих мужей (о которых не были осведомлены в прошлой жизни), становились как бы их соучастниками. «Вообрази, как они мне близки, - писала М. К. Юшневская из Петровского завода, - живем в одной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями о милых, любезных родных наших».

Был край, слезам и скорби посвященный,-

Восточный край, где розовых зарей

Луч радостный, на небе там рожденный,

Не услаждал страдальческих очей,

Где душен был и воздух, вечно ясный,

И узникам кров светлый докучал,

И весь обзор обширный и прекрасный

Мучительно на волю вызывал.

Вдруг ангелы с лазури низлетели

С отрадою к страдальцам той страны,

Но прежде свой небесный дух одели

В прозрачные земные пелены,

И вестники благие Провиденья

Явилися, как дочери земли,

И узникам с улыбкой утешенья

Любовь и мир душевный принесли.

И каждый день садились у ограды,

И сквозь нее небесные уста

По капле им точили мед отрады.

С тех пор лились в темнице дни, лета,

В затворниках печали все уснули,

И лишь они страшились одного, -

Чтоб ангелы на небо не вспорхнули,

Не сбросили б покрова своего.

Жизнь на поселении в Иркутской области.

Медленно тянулись в изгнании годы, подрастали дети. И здесь декабристок ждало еще одно испытание.

Из воспоминаний М. Н. Волконской:

« Вскоре мы были страшно напуганы предположением, что у нас отнимут наших детей, по повелению его величества. Генерал - губернатор Руперт вызвал однажды к себе моего мужа, Никиту Муравьева, Трубецкого, жившего в деревне в 30 верстах от нас, и тех из их товарищей, которые были женаты. Я сейчас поняла, что дело шло о наших детях. Эти господа отправились, и невозможно передать, какие я перенесла томления и муки, пока они не вернулись. Наконец, я увидела, что они возвращаются; муж, выходя из экипажа, сказал мне; «Ты угадала, дело касается детей; их хотят увезти в Россию, лишить их имени и поместить в казенные учебные заведения». - «Но приказано ли взять их силою?» - «Нет, государь только предлагает это матерям». Услыхав эти слова, я успокоилась, мир и радость опять наполнили мое сердце. Я вас схватила и стала душить в моих объятьях, покрывая вас поцелуями и говоря вам: «Нет, вы меня не оставите, вы не отречетесь от имени вашего отца». Все же отец колебался в своем отказе, говоря, что не имеет права мешать вашему возвращению в Россию, но это был лишь порыв чрезмерного чувства долга по отношению к вам. Он сдался на мои просьбы и на мой довод, что, против того, вы можете когда-нибудь упрекнуть родителей в том, что они лишили вас вашего имени без вашего на то согласия. Словом, настало вновь общее спокойствие, так как и товарищи Сергея послали свой отказ генерал - губернатору. Этот недобрый человек, думая только, как бы выказать свою служебную ровность, донес его величеству, что государственные преступники до того будто закоснели в своих преступлениях, что, вместо благодарности его величеству за отеческое предложение, отнеслись к нему с пренебрежением. Между тем, мы выразили свой отказ самым вежливым образом, так как действительно доброе чувство побудило государя предложить нам воспитать наших детей на его счет, хотя он и поставил при этом условие, сообразное с его личным взглядом на вещи.

Москва и Петербург становились все более отдаленными воспоминаниями. Даже те, у кого мужья умирали, не получали права на возвращение. В 1844 году в этом отказали вдове Юшневского, в 1845-м - Ентальцевой.

М. Н. Волконская вспоминала:- «Первое время нашего изгнания я думала, что оно, наверное, кончится через пять лет, затем я себе говорила, что это будет через десять, потом через пятнадцать лет, но после 25 лет я перестала ждать, я просила у бога только одного: чтоб он вывел из Сибири моих детей».

Из-за Урала шли новые и новые партии ссыльных. Спустя 25 лет после декабристов везли на каторгу петрашевцев, в их числе и Ф. М. Достоевского. Декабристам удалось добиться свидания с ними, помочь продуктами, деньгами. «Они благословили нас в новый путь»,- вспоминал Достоевский.

Заключение.

Немногие декабристы дожили до амнистии, пришедшей в 1856 году после тридцатилетней ссылки и не всем женам декабристов суждено снова увидеть родину и своих оставленных дома детей и близких, но вернувшиеся сохранили ясность сердца - сквозь долгие годы страданий, надежд и разочарований, грустных воспоминаний о прошлом и тягостных мыслей об ускользающей жизни. Из одиннадцати женщин, последовавших за мужьями в Сибирь, три остались здесь навечно. Александра Муравьева, Камилла Ивашева, Екатерина Трубецкая. Последней умерла в 1895 году девяностотрехлетняя Александра Ивановна Давыдова. Умерла, окруженная многочисленным потомством, уважением и почтением всех, знавших ее.

Русская передовая общественность справедливо расценила этот поступок жен декабристов, как акт огромного общественного звучания, а не только как подвиг любви и супружеской верности. Сам факт добровольного следования жен за «государственными преступниками», противниками самодержавия и крепостничества, их работа в Сибири в условиях строжайшего надзора получили большое политическое и широкое общественное значение.

Лишенные, по существу, всех прав, жены декабристов на протяжении долгих лет своей сибирской жизни не переставали бороться вместе с мужьями против произвола чиновников, за право на человеческое достоинство в условиях ссылки, помогая тем, кто нуждался в их помощи. Жены декабристов - дочери из известных дворянских родов - держали себя гордо, свободно и подчеркнуто независимо в отношении сибирского начальства, большого и малого, которое не только вынуждено было считаться, но и боялось их.

Даже Николай I , тотчас после казни пяти декабристов, писал: "Этих женщин я больше всего боюсь", а много лет спустя сказал: "Они проявили преданность, достойную уважения, тем более, что столь часто являлись примеры поведения противоположного".

В этих женщинах, в их моральном авторитете и силе воле декабристы находили особую поэзию жизни. «Слава и краса вашего пола! Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности таких чудных идеальных жен!: да будут незабвенны имена ваши!", - писал декабрист А. П. Беляев

Их подвиг опоэтизирован Н. А. Некрасовым в поэме "Русские женщины" (первоначальное название - "Декабристки").

Поэт в уста Марии Волконской вложил такие слова:

Теперь перед нами дорога добра,

Дорога избранников Бога!

Найдём мы униженных, скорбных мужей.

Но будем мы им утешеньем,

Мы кротостью нашей смягчим палачей,

Страданье осилим терпеньем.

Опорою гибнущим, слабым, больным

Мы будем в тюрьме ненавистной

И рук не положим, пока не свершим

Обета любви бескорыстной!.

Чиста наша жертва - мы всё отдаём

Избранникам, нашим и Богу.

И верю я: мы невредимо пройдём

Всю трудную нашу дорогу.

«Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории»,- сказал современник декабристок, поэт П. А. Вяземский, узнав об их решении.

Прошло много лет, но мы не перестаем восхищаться величием их любви бескорыстной душевной щедростью и красотой.

Биографии декабристок.

АННЕНКОВА (Гебль) Прасковья (Полина) Егоровна (09. 06. 1800 - 14. 09. 1876), жена (с апреля 1828) И. А. Анненкова, француженка, последовавшая за Анненковым в Сибирь и обвенчавшаяся 4. 4. 1828 с ним в Чите.

Родилась в Лотарингии, в замке Шампаньи, близ Нанси, в семье офицера.

В литературе встречается, что настоящие имя и фамилия - Жаннета Поль. После смерти отца сеньора Поля - роялистского офицера - опека над состоянием была поручена, минуя мать, посторонним людям, кои растратили его. Вследствие чего детство и ранняя юность Полины прошли в бедности, и она вынуждена была зарабатывать шитьем, а затем поступить в Париже в коммерческий дом Моно. В 1823 году покидает Францию и в надежде заработать едет в Россию, возможно в это время и меняет фамилию, чтобы не компрометировать собственную, известную во Франции (возможно это происходит и ранее, в момент поступления на работу в Париже). В России служит старшей продавщицей в торговом доме Диманси, где и знакомится со своим будущим мужем. Знакомство окрепло в Пензе на ярмарке, где модный магазин Диманси показывает новые фасоны, а поручик Анненков покупает лошадей для своей части.

Отказывается тайно венчаться с Анненковым, венчаться открыто не решаются из-за возможного несогласия матери Ивана Александровича.

Во время следствия пытается уговорить мать Анненкова дать денег на побег и заграничный паспорт, в просьбе отказано, рискуя жизнью, переплывает на челноке Неву, по которой идут зимние льды, для свидания с Иваном Александровичем.

10 декабря 1826 г. И. А. Анненкова отправляют в Иркутск, узнав об этом, Гебль добивается разрешения на брак с ним.

После амнистии 1856 г. возвращается с мужем в европейскую Россию. Носила крест и браслет, сделанные из кандалов мужа Бестужевым. Кстати, на портрете, весьма, вероятно изображен именно этот крест.

Дети: Александра (р. 11. 4. 1826 ум. 1880-х, замужем за майором Алексеем Гр. Тепловым), Ольга (19. 5. 1830 - 10. 3. 1891, замужем за генерал-майором Константином Ивановичем Ивановым), Владимир (р. 18. 10. 1831, ум. после 1897, в 1850 на гражданской службе) Иван (8. 11. 1835 - 1886, в 1850 в Тобольском гимназии вместе с братом Николаем), Николай (р. 15. 12. 1838, ум. около 1873) и Наталья (28. 6. 1842 - 1894).

ТРУБЕЦКАЯ (Лаваль) Екатерина Ивановна (21. 10. 1800 - 14. 10. 1854, в Иркутске).

Отец - гр. Лаваль, бежавший в Россию от французской революции, мать - Александра Григорьевна Козицкая. Семья была очень богата, считается, что в доме на полу лежал мрамор, по которому ступала нога Нерона.

Она собрала ценнейшую коллекцию картин, жемчужиной которой были полотна Рубенса, Рембрандта, Рейнсдаля. Дворец Лавалей на Английской набережной блистал изысканной красотой и роскошью убранства. Современников поражало великолепие баллов, которые давались в этом доме. На них бывала вся петербургская знать, император Александр I. На литературных и музыкальных вечерах присутствовали известные писатели, музыканты и художники. Юная Екатерина слушала, как свои сочинения читали здесь В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич, Н. М. Карамзин. Детство и юность ее протекали счастливо и безоблачно.

Сергей Трубецкой и Каташа, как ласково называли ее родные, познакомились в Париже. Князь происходил из родовитой семьи. Во время войны 1812 года он прославил свое имя в боях при Бородине, Кульме, Лейпциге. Образованная, милая девушка с ясными синими глазами очаровала его.

12 мая 1821 года они обвенчались в Париже в маленькой церкви при русском посольстве и вскоре вернулись в Петербург. Начались четыре года счастья. Сергей Трубецкой отличался добрым, спокойным характером, "имел просвещенный ум", был всеми любим и уважаем, Екатерина Ивановна страстно его любила и была счастлива с ним.

Екатерина Ивановна была одной из немногих жен декабристов, которая догадывалась о противоправительственной деятельности своего мужа, отговаривала от этого рискованного шага его товарищей. В своих воспоминаниях ее сестра З. И. Лебцельтерн воспроизводит разговор между Екатериной Ивановной и Сергеем Муравьевым-Апостолом:

"Екатерина Ивановна не выдержала; пользуясь своей дружбой к Сергею Муравьеву, она подошла к нему, схватила за руку и, отведя в сторону, воскликнула, глядя прямо в глаза:

"Ради Бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас всех и сложите свои головы на плахе". Он, улыбаясь, смотрел на нее: "Вы думаете, значит, что мы не принимаем все меры с тем, чтобы обеспечить успех наших идей?" Впрочем, С. Муравьев-Апостол тут же постарался представить, что речь шла об "эпохе совершенно неопределенной".

Ночь после восстания 14 декабря супружеская пара провела у сестры Екатерины Ивановны Зинаиды и ее мужа австрийского дипломата в здании посольства. Явившиеся жандармы объявили, что имеют предписание арестовать князя Трубецкого. Трубецкой последовал за ними, поручив шурину позаботиться о жене. Его доставили во дворец на допрос к царю Николаю I. "Ваша участь будет ужасна! Какая милая жена, вы погубили вашу жену!" - кричал император.

Ожидать пощады действительно не приходилось. Князь Трубецкой имел богатый "послужной список" участника тайных обществ.

По возвращении из заграничного похода в Россию в 1816 году Сергей Петрович становится одним из основателей первого декабристского общества "Союз Спасения", принимает участие в деятельности "Союза Благоденствия". В 1822 году вместе с Н. М. Муравьевым, К. Ф. Рылеевым, Е. П. Оболенским он становится руководителем Северного общества.

Трубецкой был убежденным сторонником умеренного крыла декабризма и постепенных реформ, поэтому выступал за введение конституционной монархии и освобождение крестьян с небольшим земельным наделом.

На последнем собрании тайного общества перед восстанием 13 декабря Трубецкой был избран диктатором (военным руководителем) мятежников. Однако, терзаемый сомнениями, страхом стать причиной кровопролития, на площадь не явился.

На следующий день после ареста Екатерине Ивановне принесли записку, написанную рукой мужа. Он писал: "Не сердись, Катя. Я потерял тебя и погубил, но без злого умысла. Государь велит передать тебе, что я жив и "живым" останусь". Прочитав письмо, Екатерина Ивановна решила просить императора о свидании с мужем и возможности переписываться с ним.

Трубецкой был осужден по первому разряду к смертной казни, замененной пожизненной каторгой. Только мысль о любимой жене удерживает его от отчаяния.

Екатерина Ивановна направляет Николаю I просьбу о разрешении разделить участь мужа. Разрешение получено. На следующий же день после отправки Трубецкого на каторгу семья Лавалей прощается с любимой дочерью.

Екатерина Ивановна последовала за мужем в Сибирь, прибыла в Благодатский рудник в ноябре 1826. Прожила с С. П. Трубецким до своей смерти – в 1854 г она умерла в Иркутске и была похоронена в Знаменском монастыре.

Долго не могли иметь детей, Трубецкая даже лечилась на водах. Злые языки, вроде Н. И. Греча, объясняли отсутствие детей супружеской холодностью. Дети: Александра (2. 2. 1830 - 30. 7. 1860), замужем за Николаем Романовичем Ребиндером; Елизавета (16. 1. 1834 - 1923 или февраль 1918), замужем за Петром Васильевичем Давыдовым; Никита (10. 12. 1835 - 15. 9. 1840); 3инаида (6. 5. 1837 - 11. 7. 1924), замужем за Николаем Дмитриевичем Свербеевым; Владимир (4. 9. 1838 - 1. 9. 1839); Екатерина (ум. 1841); Иван (13. 5. 1843 - 17. 3. 1874), женат на кн. В. С. Оболенской; Софья (15. 7. 1844 - 19. 8. 1845).

Сестра - Зинаида (1805 -?), жена австрийского посланника при русском дворе Людвига Лебцельтерна. Оставила воспоминания о Е. И. и С. П. Трубецком. Очень, надо сказать, верноподданнические.

ФОНВИЗИНА (Апухтина) Наталья Дмитриевна (1. 4. 1803/05 - 10. 10. 1869).

Родилась в дворянской семье. Отец - Дмитрий Акимович Апухтин (1768 год - 1838 год), помещик, предводитель костромского дворянства. Мать - Марья Павловна Фонвизина (1779 год - 1842 год). Дед - Апухтин Иоаким Иванович губернатор Симбирского и Уфимского наместничества в 1783 - 1784 годах, член суда над Е. И. Пугачевым.

В юности пыталась бежать в монастырь. В нее всю жизнь был влюблен Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин.

В сентябре 1822 года вышла замуж за М. А. Фонвизина. После ареста мужа приезжает в Санкт-Петербург. Тайно переписывается с мужем. Через некоторое время уезжает в Москву, где 4 февраля 1826 года у нее родился второй сын. В апреле 1826 года Наталия Дмитриевна ещё раз приезжает в Санкт-Петербург. Последовала за мужем в Сибирь. Прибыла в Читу в марте 1828 года. В Чите болела. Вслед за мужем переехала в Петровский завод в 1830 году. В Петровском заводе родила двоих детей, которые умерли в раннем возрасте.

По указу от 8 ноября 1832 года М. А. Фонвизин был отправлен на поселение в Енисейск. Сначала местом их поселения был назначен Нерчинск. Родственники Фонвизиных выхлопотали им разрешение на Енисейск. Фонвизины прибыли в Енисейск 20 марта 1834 года. В Енисейске занималась переводами, шитьем, первой в городе начала выращивать цветы.

3 марта 1835 года Фонвизиным было разрешено переехать в Красноярск. Выехали из Енисейска не ранее декабря 1835 года. Разрешено переехать в Тобольск 30 октября 1837 года, прибыли в Тобольск 6 августа 1838 года. В семье Фонвизиных воспитывались дети жителей Тобольска (Мария Францева, Николай Знаменский и др.).

В 1850 году в Тобольске добилась свидания в тюрьме с Ф. М. Достоевским, М. В. Петрашевским и другими петрашевцами. От Петрашевского узнала, что её сын Дмитрий также принадлежал к кружку петрашевцев. Оказывала петрашевцам помощь.

13 февраля 1853 года Фонвизину было разрешено вернуться на родину, и жить в имении брата Марьино Бронницкого уезда Московской губернии с учреждением строжайшего полицейского надзора и воспрещением въезда в Москву и Петербург.

Выехали из Тобольска 15 апреля 1853 года. Прибыли в Москву 11 мая 1853 года, а уже 12 мая 1853 года отправлены в Марьино. Фонвизин умер 30 апреля 1854 года в Марьине, похоронен в Бронницы у городского собора.

В 1856 году Наталия Дмитриевна ездила в Тобольск. Вероятно, посещала Ялуторовск, где жил И. И. Пущин.

В августе 1856 года по манифесту Александра II И. И. Пущин был амнистирован. В декабре 1856 года Пущин приехал из Сибири в Санкт-Петербург. В мае 1857 года в имении друга И. И. Пущина, Эрастово состоялся брак Пущина с Наталией Дмитриевной. 3 апреля 1859 года Пущин скончался, был похоронен вместе с Михаилом Александровичем Фонвизиным. После смерти Пущина Наталия Дмитриевна переехала из Марьина в Москву. В последние годы жизни была парализована. Умерла 10 октября 1869 года. Похоронена в бывшем Покровском монастыре. Могила не сохранилась.

Дети: Дмитрий (26. 8. 1824 - 30. 10. 1850), студент Петербургского университета, петрашевец, ум. в Одессе в семье П. Н. Поливанова; Михаил (4. 2. 1826 - 26. 11. 1851), отставной подпоручик лейб-гвардии. Преображенского полка, ум. в Одессе; родившиеся и умершие в Петровском заводе - Богдан, Иван (1832 - 1834).

ЮШНЕВСКАЯ (Круликовская) Мария Казимировна (1790 - 1863), дочь Казимира Павловича Круликовский, в 1808 он - главный провиантский комиссионер 8 класса при молдавской армии.

В первом браке - за Анастасьевым, с которым развелась.

Письмом от 11. 10. 1826 из Тульчина на имя А. X. Бенкендорфа она просила о разрешении следовать за мужем в Сибирь. Дело осложнялось желанием ее дочери от первого брака сопровождать мать, разрешено ехать одной без дочери - 16. 12. 1828.

После смерти А. П. Юшневского генерал-губернатор Восточной Сибири В. Я. Руперт немедленно вошел с представлением о разрешении М. К. Юшневской возвратиться в принадлежавшее ей имение в Киевской губернии, но в этом было отказано (доклад 13. 6. 1844), разрешено вернуться только по докладу 24. 7. 1855 с установлением за нею секретного надзора.

Дочь от первого брака - София Алексеевны (вышла затем замуж за художника Христиана Рейхеля, во втором браке за дворянином Орловым).

У Юшневской был какой-то конфликт с декабристом Штейнгелем, о котором он упоминает в своих письмах, но причина конфликта мне неизвестна.

МУРАВЬЕВА (Чернышева) Александра Григорьевна (1804 - 22. 11. 1832). Жена (с 22. 2. 1823) Н. М. Муравьева, последовала за мужем в Сибирь (разрешение от 12. 10. 1826, прибыла в Читу в феврале 1827). Боготворила мужа.

Александра Григорьевна Муравьева, урожденная Чернышева, происходила из знатного и богатого графского рода Чернышевых, который возвысился в эпоху Петра Великого и окончательно укрепил свое влияние и богатство при Екатерине II. Отец семейства - Григорий Иванович Чернышев был «офранцуженным екатерининским вельможей», «большим чудаком и мотом». Его супруга – Елизавета Петровна Чернышева была заботливой матерью, которая лично занималась воспитанием своих детей. В семье было шесть дочерей, которые получили приличное для своего времени и круга светское образование и единственный сын Захар, который был зачислен эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк.

Когда Александрина, так звали на французский манер Александру Григорьевну близкие, познакомилась с Никитой Михайловичем Муравьевым, ей едва минуло двадцать лет. Графиня, красавица, прекрасно образованная, обладающая тонким вкусом, она, казалось, родилась для счастья, которое и нашла в лице будущего супруга. В феврале 1823 года состоялась их свадьба. К моменту восстания у Муравьевых было двое детей, и Александрина была беременна третьим ребенком. Они были совершенно счастливы.

23-летняя молодая женщина уже 30 декабря прибыла в Петербург, и нашла в себе силы, чтобы поддержать любимого супруга, сразу заявив, что намерена следовать за ним в Сибирь. В несчастье, которое обрушилось на Александру Григорьевну, ее поддержали родители, которые не стали удерживать дочь от поездки в Сибирь. А сестры с восторгом отнеслись к брату Захару, Никите, кузенам, считая их героями. Их понятия любви к ближним были так высоки, что они просили позволения у императора разделить изгнание с сестрой. Они всю жизнь обожали Александрину, считали ее героиней и после ее смерти свято хранили память о ней.

Во время пребывания мужа в крепости, Александрина прислала ему свой акварельный портрет кисти художника П. Ф. Соколова, с которым Никита Михайлович не расставался до конца своих дней. «Мне достаточно взглянуть на твой портрет, и он меня поддерживает», - писал ей благодарный супруг.

Ее любовь к мужу и сознание того, что она будет для него поддержкой, превозмогли ее сильную привязанность к детям. К моменту ареста мужа у Муравьевых было трое малолетних детей, которые были оставлены у свекрови, тем более что существовало предписание «о не дозволении отправляться в Сибирь детям благородного звания».

Александра Григорьевна выехала к мужу из Москвы в январе 1827 г. Именно с ней А. С. Пушкин передал в Сибирь послание своему лицейскому товарищу И. И. Пущину: «Мой первый друг, мой друг бесценный» и всей колонии декабристов, ставшее знаменитым, стихотворение «Во глубине сибирских руд». Через месяц Муравьева была в Иркутске.

В 1828 г. в Чите у Муравьевых появилась «каторжная» дочь Софья, которую все называли Нонушкой, и которую нянчила и воспитывала вся декабристская колония.

Постепенно в Петровском заводе жизнь наладилась. У Муравьевых подрастала дочь Нонушка, Александрина вновь была беременна. Но каторга оставалась каторгой. Она разрывалась между мужем и дочерью, бегая постоянно из дома в каземат и обратно, часто легко одетая. Незадолго до родов она сильно простудилась. Роды оказались тяжелыми, и новорожденная дочка умерла, что стало для любящей матери очередным потрясением. Слишком много было в ее жизни потерь. После этой смерти она уже не оправилась. Незадолго до смерти она писала свекрови Екатерине Федоровне: «Я старею, милая маменька, Вы и не представляете себе, сколько у меня седых волос». Никита Михайлович стал седым в тридцать шесть лет - в день смерти своей жены. Александрина умерла 22 ноября 1832 года, ей было всего 28 лет.

М. Н. Волконская вспоминала: «Ее последние минуты были величественны: она продиктовала прощальные письма к родным и, не желая будить свою четырехлетнюю дочь Нонушку, спросила ее куклу, которую и поцеловала вместо нее. Она умерла на своем посту, и эта смерть повергла нас в глубокое уныние и горе». А. Г. Муравьеву похоронили в Петровском заводе, рядом с могилами ее двоих детей, умерших в младенчестве. По рисункам Н. А. Бестужева был поставлен памятник и создана часовенка с неугасимой лампадой. Лампада эта светилась и через 37 лет после ее смерти, потому что все эти годы ее поддерживал декабрист И. И. Горбачевский, который остался жить в Петровском заводе. Однажды он встретил на могиле Муравьевой молящегося человека, который сказал декабристу, что «счастлив преклонить колена перед могилой, где покоится прах женщины, которой он давно в душе поклоняется, слыша о ней столько доброго по всему Забайкалью».

Дети - Екатерина (16. 3. 1824 - 1870), Елизавета, Михаил (умер малолетним), Софья (15. 3. 1829 - 7. 4. 1892), в замужестве Бибикова («Нонушка», жена племянника декабристов Муравьевых-Апостолов). Прошения Е. Ф. Муравьевой, самого Н. М. Муравьева и сестер А. Г. Муравьевой о возвращении Софьи, в 1832 потерявшей мать, из Сибири в Москву (6. 1. 1833, 30. 3. 1839, 20. 6. 1839, 26. 6. 1839) отклонялись, разрешено только после смерти отца, в июне 1843 помещена в Екатерининский институт под фамилией Никитина; Ольга (11. 12. 1830 - 1831), Аграфена (р. и ум. 1832). Сестра З. Г. Чернышева.

ЕНТАЛЬЦЕВА (Лисовская) Александра Васильевна (1790 - 24. 07. 1858), жена декабриста Ентальцева А. В. В мае 1827 приехала к мужу в Читу. Вместе с ним поехала в ссылку в Березов, а затем Ялуторовск.

Ни одной из жен декабристов не пришлось столько претерпеть и выстрадать, сколько выпало на ее долю. Она рано лишилась родителей. Будучи женщиной живой и умной, она много трудилась над своим образованием.

Положение Ентальцевых на поселении было тяжелым. Угнетал суровый климат и постоянное безденежье. К тому же на Ентальцева были сделаны ложные доносы, в которых его обвиняли в разных, часто нелепых противогосударственных умыслах, которые стали причиной его преждевременной кончины.

Похоронив мужа, Александра Васильевна обратилась к правительству с просьбой разрешить ей вернуться в европейскую Россию. Согласия на это не последовало. Она прожила в Сибири еще десять лет, получая небольшое пособие от казны. Это пособие (185 р. 70 коп. серебром) было сохранено за ней пожизненно и по возвращении в Европейскую Россию после манифеста об амнистии 26. 8. 1856. Ей помогали М. Н. Волконская и жившие в Ялуторовске декабристы. Однообразное существование скрашивала переписка с товарищами по изгнанию, успевшими стать родными.

В 1845 ей разрешили вернуться из Сибири. Она сильно нуждалась и жила на пособие от казны. Только после общей амнистии, через десять лет, вернулась в Москву. Часто бывала у И. Д. Якушкина, дочери Н. М. Муравьева Софьи Никитичны Бибиковой. Самые теплые отношения сложились у нее с семьей Волконских. В апреле 1858 года Волконские отправляются за границу. Их отъезд вызывает у Александры Васильевны приступы тоски. "Я люблю над собой власть, какую люблю, а не власть этой нелепой хандры", - пишет она в одном из писем. В этом же году она умирает.

ДАВЫДОВА (Потапова) Александра Ивановна (1802 - 1895), жена (с 1819 гражданская, с мая 1825 законная) В. Л. Давыдова.

Отец - губернский секретарь - Александр Иванович Потапов. Последовала в 1828 за мужем в Сибирь.

Мемуаристы единодушно отмечают «необыкновенную кротость нрава, всегда ровное расположение духа и смирение» Александры Ивановны.

Из эпистолярного наследия мало что осталось, т. к. архив семьи Давыдовых погиб во время пожара их имения Каменка.

Дети: Мария (с 1840 замужем за Робертом Карловичем Фелейзеном), Михаил (р. 8. 11. 1820), Екатерина (20. 12. 1822 - 1904, с 1854 замужем за есаулом Енисейского казачьего полка В. Переслени), Елизавета (5. 10. 1823 - 1902), Петр (27. 6. 1825 - 1912, с 1852 женат на Е. С. Трубецкой, дочери декабриста), Николай (?).

В результате ходатайства, поданного в сентябре 1826 братьями В. Л. Давыдова Н. Н. Раевским (старшим), А. Л. и П. Л. Давыдовыми первые четверо детей, рожденные до брака родителей, в феврале 1828 по высочайшему повелению узаконены и получили фамилию Давыдовых.

В Сибири родились: Василий (20. 7. 1829 - 1873), с 1843 учился в Московском кадетском корпусе, в 1858 посещал вольным слушателем Петербургскую академию художеств, художник-любитель; Александра (р. 22. 7. 1831), Иван (р. 1834), Лев (1837 - 1896), с 1860 муж сестры П. И. Чайковского, Софья (р. 1840) в замужестве Стааль, Вера (р. 1843), замужем за Бутаковым, Алексей (1847 - 1903).

Из детей, оставленных в Европейской России, Михаил был отправлен в Одессу, Мария - в Москву, к двоюродным сестрам В. Л. Давыдова, остальные воспитывались в Каменке у дяди П. Л. Давыдова. В 1832 дочери Екатерина и Елизавета были взяты на воспитание гр. С. Г. Чернышевой-Кругликовой (старшей сестрой А. Г. Муравьевой), в 1852 они обе приехали к родителям в Красноярск; раньше, в 1850, туда приехал сын Петр.

18. 2. 1842 Николай I по докладу Бенкендорфа разрешил детей С. Г. Волконского, С. П. Трубецкого, Н. М. Муравьева и В. Л. Давыдова принять в правительственные учебные заведения с тем, чтобы они не носили фамилий их отцов, но именовались по отчеству, т. е. - Сергеевыми, Никитиными, Васильевыми. Как донес генерал-губернатор Восточной Сибири Руперт (11. 5. 1842, №106), «один только Давыдов умел понять и вполне почувствовать всю благость снисхождения и милосердия» и воспользовался этим разрешением. Его сыновья Василий (в 1843), Иван и Лев были определены в Московский кадетский корпус.

После смерти В. Л. Давыдова его семья с высочайшего разрешения, последовавшего 14. 2. 1856, возвратилась в Европейскую Россию.

По манифесту 26. 8. 1856 дети восстановлены в правах дворянства, а тем из них, которые при определении в учебные заведения названы по имени отца, возвращена фамилия.

ВОЛКОНСКАЯ (Раевская) Мария Николаевна (25. 12. 1805/7 - 10. 08. 1863), жена С. Г. Волконского (с 11. 1. 1825 г. в Киеве), последовала за мужем в Сибирь и приехала в ноябре 1826 в Благодатский рудник.

Отец Марии Николаевны - Раевский Николай Николаевич (1771 - 1829), генерал от кавалерии, участник всех военных кампаний конца XVIII - начала XIX вв. , герой Отечественной войны 1812 г. (особо отличился при Бородино: оборона батареи Раевского), участник заграничных походов 1813-1814 гг. , до 1825 г. командующий корпусом на юге России, член Государственного совета; мать - Софья Алексеевна Константинова (с 1794 г. - Раевская), дочь бывшего библиотекаря Екатерины II, внучка М. В. Ломоносова, которую в юности называли «девой Ганга», до самой смерти не примирилась с поступком дочери: последовать за мужем в Сибирь. Мария Николаевна воспитывалась дома, играла на рояле, прекрасно пела, знала несколько иностранных языков.

Ранняя юность Марии Николаевны ознаменована встречей с А. С. Пушкиным в годы его южной ссылки, их совместная поездка в Гурзуф, где поэт останавливался в доме Раевских. Кстати, по сегодняшний день в Гурзуфе существует Пушкинская аллея, а доме Раевских еще в 1993 г. находилось приемное отделение санатория (кажется, литераторов; санаторий расположен, справа от бывшего санатория МО, если стоять спиной к морю). Пушкин изобразит ее или посвятит ей свои стихи и прозу: «Кавказский пленник» (образ черкешенки), «Бахчисарайский фонтан», «Евгений Онегин» (лирическое отступление: «. как я завидовал волнам. » и прочее).

Как и жены других декабристов, она узнала о существовании тайного общества только тогда, когда большинство заговорщиков уже было в крепости. Больная, едва оправившаяся от тяжелых первых родов, Волконская сразу, без колебаний, не только стала на сторону мужа и его товарищей, но и поняла, чего требует от нее голос долга. Когда стал известен приговор, она решила, что последует за мужем в Сибирь, и осуществила это решение вопреки всем препятствиям, исходившим от семьи Раевских и от правительства".

Оставив сына у сестры Волконского, она в декабре 1826 г. пустилась в путь. Никакие трудности и внешние унижения не могли сломить энергии, питавшейся глубокой религиозностью, героическим чувством долга и сознанием, что уже одно присутствие жен в оторванной от мира каторжной глуши не только придает нравственную силу их мужьям, но и отрезвляюще действует на облеченное безграничной властью начальство.

Волконская нашла мужа в Благодатском руднике и поселилась рядом с ним, вместе со своей подругой, княгиней Е. Трубецкой, в маленькой избушке. Бодро и стойко исполняли они свой долг, облегчая участь не только мужей, но и остальных узников. К концу 1827 г. декабристов перевели в Читу, где вместо работы в рудниках их заставляли чистить конюшни, молоть зерно на ручных жерновах. В 1837 г. Волконского перевели на поселение в село Урик, под Иркутском, а в 1845 г. ему позволили жить в самом Иркутске.

По восшествии на престол Александра II последовала амнистия; Волконский с семьей вернулся на родину. В 1863 г. Волконская умерла от нажитой в Сибири болезни сердца. После нее остались записки, замечательный по скромности, искренности и простоте человеческий документ. Когда сын Волконского читал их в рукописи Некрасову, поэт по несколько раз в вечер вскакивал и со словами: "Довольно, не могу", - бежал к камину, садился к нему, схватись руками за голову, и плакал, как ребенок. Эти слезы сумел он вложить в свои знаменитые, посвященные княгине Трубецкой и Волконской поэмы, на которых воспиталось несколько поколений русских женщин.

Дети Николай (2. 1. 1826 - 17. 1. 1828), Софья (р. и ум. 1. 7. 1830), Михаил (10. 3. 1832 - 7. 12. 1909, в Риме) и Елена (28. 9. 1835 - 23. 12. 1916, замужем - 1) с 17. 9. 1850 за Дмитрием Васильевичем Молчановым 2) за Николаем Аркадьевичем Кочубеем и 3) за Александром Алексеевичем Рахмановым).

РОЗЕН (Малиновская) Анна Васильевна (22. 12. 1797 - 24. 12. 1883). Анна Васильевна Розен (урожденная Малиновская) была дочерью Василия Федоровича Малиновского - дипломата и литератора.

В 1812 году скончалась жена Василия Федоровича; через два года умер и он. О детях стали заботиться тетка со стороны матери и дядя со стороны отца. Анна, выросшая в интеллигентной семье, была хорошо образована, много читала, имела разнообразные духовные интересы. Она говорила и читала по-английски и по-французски всю лучшую иностранную литературу, а из русских писателей восхищалась Карамзиным и Жуковским.

В начале 1825 года Андрей Евгеньевич сделал ей предложение. Обручение состоялось 19 февраля 1825 года. В молодой семье царили нежность, взаимопонимание, родство интересов и взглядов на жизнь.

Андрей Евгеньевич не был участником тайных обществ, но 11 и 12 декабря 1825 года он присутствовал на совещаниях у декабристов Н. П. Репина и E. П. Оболенского. В ночь на 14 декабря Розен рассказал жене о готовящемся восстании. "Я мог ей совершенно открыться, ее ум и сердце все понимали", - напишет он в воспоминаниях.

14 декабря Розен принял участие в восстании, а 15 декабря его арестовали. На протяжении всего полугодового заключения в Петропавловской крепости Анна Васильевна как могла поддерживала мужа: писала письма, вселяющие надежду и бодрость, прогуливалась рядом с крепостью, чтобы хотя бы издалека увидеть и приветствовать его. Следственная комиссия приговорила Андрея Евгеньевича к 10 годам каторги (позже срок был сокращен до 6 лет). Через несколько дней его должны были отправить в Сибирь.

Анна Васильевна пришла на последнее свидание к мужу с шестинедельным сыном. Она сообщила Андрею Евгеньевичу о своем намерении последовать за ним в Сибирь вместе с первенцем. Муж просил не торопиться и дождаться, когда сын немного подрастет, научится ходить и говорить. Анна Васильевна добивалась разрешения взять с собой сына, но получила отказ". Он тяжело подействовал на Анну Васильевну, она заболела и уехала из Петербурга. На выручку пришла родная сестра Мария. Она обещала взять на себя заботы о маленьком Евгении и заменить племяннику мать.

Анна Васильевна выехала в Сибирь в середине 1830 года. В Петровском Заводе жены декабристов встретили ее очень приветливо. Ее спокойствию и выдержке удивлялись даже они, сами стоически пережившие немало тягостного за тюремные годы.

В сентябре 1831 года у нее родился сын, которого в честь К. Ф. Рылеева назвали Кондратием. Анна Васильевна была счастлива, несмотря на тоску по родным и непривычные бытовые трудности. В Петровском Заводе Розены жили недолго. В июне 1832 г срок каторжных работ Андрея Евгеньевича истек, и их перевели на поселение в Курган.

В Кургане уже жили декабристы, переведенные на поселение ранее. Они помогли Розенам найти квартиру. Позднее Розены купили дом с большим садом.

Когда декабристов наделили землей, Андрей Евгеньевич занялся хозяйством: сеял рожь, горох, завел небольшое стадо.

Главное в жизни Анны Васильевны - дети: три сына и дочь. "Она вся для них и в них живет и дышит", - пишет Андрей Евгеньевич друзьям. Кроме этого она успевает заниматься медициной и делает большие успехи. Оба живо интересуются всем, что происходит в мире. Родственники выписывают для них книги и журналы.

В 1837 году поступило распоряжение об отправке группы декабристов рядовыми в действующую армию на Кавказ. Среди них был и А. В. Розен. Незадолго перед этим Андрей Евгеньевич сломал ногу, но, тем не менее, он вместе с семьей покидает Курган и направляется на Кавказ.

Больная нога не позволяла Андрею Евгеньевичу принимать участие в боевых действиях, и в январе 1839 года он был уволен с военной службы рядовым. Ему было позволено поселиться в имении брата - Ментаке, близ Нарвы и жить там безвыездно под надзором полиции. После амнистии 1856 года ограничения были сняты.

Последние годы жизни Розены провели в селе Викнине. Андрей Евгеньевич пережил Анну Васильевну всего на четыре месяца.

Дети: Евгений (р. 19. 4. 1826), оставлен у тетки Марии Васильевны Малиновской (с 1834 жены декабриста В. Д. Вольховского) и находился в их семье до перевода Розена на Кавказ, в 1852 отставной штабс-ротмистр; Кондратий (р. 5. 9. 1831), назван в честь Рылеева, крестник декабриста Е. П. Оболенского; Василий (р. 29. 8. 1832); Владимир (р. 14. 7. 1832); Андрей (1841-1845); Анна (р. 6. 9. 1836), в замужестве Боброва; Софья (р. и ум. 1839). Сыновья, рожденные в Сибири, на Кавказе были определены в Грузинский дворянский батальон военных кантонистов под фамилией Розеновых, Кондратий и Василий выпущены офицерами в артиллерию - 1851, Владимир прапорщиком 4 легкой конной роты - 1853. По амнистии 26. 8. 1856 детям возвращена фамилия и титул отца.

НАРЫШКИНА (урожденная графиня Коновницына) Елизавета Петровна (1. 04. 1802 - 11. 12. 1867). Дочь бывшего военного министра Коновницына П. П. и сестра декабристов П. Коновницына. Происходила из прославленного дворянского рода.

Любовь к Отечеству и высокое понятие о чести передал Петр Петрович Коновницын своим детям. Два его сына стали декабристами. Дочь Елизавета вошла в плеяду русских женщин, украсивших историю отечества подвигом любви и бескорыстия. Она была единственной дочерью и любимицей в родительском доме, получила прекрасное образование, обладала остроумием, хорошо музицировала, пела, имела способности к рисованию. Ее приняли ко двору, она стала фрейлиной императрицы.

В 1824 году Елизавета Петровна вышла замуж за полковника Тарутинского пехотного полка Михаила Михайловича Нарышкина, человека светского, богатого и знатного. Он был членом Союза Благоденствия, затем Северного общества. В 1825 году участвовал в подготовке восстания в Москве. В начале 1826 года последовал приказ о его аресте.

Елизавета Петровна ничего не знала о противоправительственной деятельности мужа, и произошедшее было для нее жестоким ударом. Он был осужден по четвертому разряду к каторжным работам на 8 лет.

Избалованную, выросшую в роскоши женщину не смутили суровые условия, в которые ставились жены, пожелавшие разделить участь мужей: лишение дворянства, имущественных прав, права возвращения в европейскую Россию до смерти мужа и многое другое.

В письме к своей матери Елизавета Петровна пишет, что поездка на каторгу к мужу необходима для ее счастья.

В мае 1827 года Е. П. Нарышкина приезжает в Читу. Издали виден окруженный частоколом острог. Она заглядывает в щель и видит мужа в тюремной одежде, в цепях. Она громко зовет его. Он узнает голос жены и подбегает к частоколу. Тюремный вид мужа, звон кандалов так поражает Елизавету Петровну, что она теряет сознание. Ее приводят в чувство, разрешают свидание с мужем.

Приезжают все новые добровольные изгнанницы. Одновременно с Е. П. Нарышкиной прибывает А. В. Ентальцева. Спустя некоторое время приезжают Н. Д. Фонвизина, А. И. Давыдова.

Елизавета Петровна втягивается в жизнь колонии декабристок. Учится вести хозяйство, ходит на свидания с мужем 2 раза в неделю. Бывали и непредусмотренные законом встречи. Щели в частоколе острога позволяли разговаривать. Сначала охранники отгоняли посетительниц, потом стали смотреть на это нарушение сквозь пальцы. Елизавета Петровна приносила стул, садилась и разговаривала с мужем и его товарищами. По вечерам она писала десятки писем родственникам заключенных в Россию. Декабристы были лишены нрава переписки, и жены были единственным каналом, по которому вести о заключенных доходили до их семей. Трудно представить себе, скольких убитых горем матерей, отцов, сестер воскресили эти сибирские послания.

В 1830 году декабристов переводят в специально построенную тюрьму в Петровском Заводе. Здесь женщинам, не имеющим детей, было позволено селиться в камерах вместе с мужьями.

В конце 1832 года истекает срок каторги для Нарышкиных. Со слезами на глазах они прощаются с дорогими людьми, остающимися здесь, и отправляются на поселение. Местом поселения для Нарышкиных был назначен небольшой сибирский городок Курган. В Кургане Нарышкины покупают и ремонтируют дом. В 1834 году Михаил Михайлович получает 15 десятин земли и с жаром начинает заниматься сельским хозяйством. С родины ему присылают несколько лошадей, и он заводит небольшой конный завод.

Декабристы в Сибири были тем плодотворным зерном, которое, упав на самую суровую и запущенную почву, облагораживало ее и прорастало, давая добрые всходы. Дом Нарышкиных становится культурным центром, куда стекается все просвещенное население. Здесь читаются новые книги и журналы, только что присланные из России, проходят диспуты по вопросам истории и философии, звучит музыка, слышится пение хозяйки, аккомпанирующей себе на фортепьяно.

Будучи состоятельными людьми, Нарышкины оказывали всевозможную помощь населению города и его окрестностей. Семейство Нарышкиных было истинным благодетелем целого края. Оба они и муж, и жена, помогали бедным, лечили и давали больным лекарства за свои деньги.

В 1837 году, путешествуя по Сибири, Курган посетил наследник престола, будущий император Александр II. Его сопровождал воспитатель - знаменитый русский поэт В. А. Жуковский.

Жуковский посещает декабристов, среди которых много его бывших знакомых. Пользуясь присутствием наследника престола, декабристы через Жуковского возбуждают ходатайство о разрешении вернуться в Россию. Наследник пишет письмо отцу. Николай I отвечает: "Этим господам путь лежит через Кавказ". Через два месяца из Петербурга был получен список шести декабристов, которым было приказано отправиться рядовыми на Кавказ, где велась война с горцами. В этом списке был и М. М. Нарышкин. Елизавета Петровна ненадолго заезжает в Россию для встречи с матерью, которую не видела 10 лет. Затем отправляется за мужем на Кавказ.

Бывший полковник М. М. Нарышкин зачислен рядовым в армию. Он принимает участие в военных действиях почти семь лет. За отличие в 1843 году получает чин прапорщика. В 1844 году ему дозволено оставить службу и безвыездно жить с женой в небольшом поместье в селе Высоком Тульской губернии. Эти ограничения были сняты амнистией 1856 года.

Елизавета Петровна умерла у родной тетки Марии Ивановны Лорер в ее имении Гарни Опочецкого уезда, похоронена рядом с мужем.

Детей не было. Нарышкина очень тяжело это переживала и часто болела. В Читинском остроге в июле 1830 взяли к себе на воспитание крестьянскую девочку Ульяну Чупятову.

ИВАШЕВА (Ле Дантю) Камилла Петровна (17. 06. 1808 - 30. 12. 1839), жена (с 16. 9. 1831) В. П. Ивашева, прибывшая за ним в Петровский завод.

Француженка. Мать ее, m-me Ledantu, была гувернанткой его сестер, и дочь жила с нею. Когда Ивашев приезжал в отпуск, где постоянно была в его семейном кругу и он, конечно, скоро заметил хорошенькую Камиллу Петровну; оказывал ей большое внимание, несколько ухаживал за ней, писал ей стихи, вероятно, нежного свойства; но хотя все это было как приятное препровождение времени, однако ж, и сердце принимало тут участие. С отъездом его в армию все это кончилось. Но оно не кончилось для молодой девушки с нежным сердцем; и с того времени в ней возгорелась истинная страстная любовь, которую она скрыла в глубине своего сердца. Когда же постигло Ивашева это несчастие, она заболела нервною горячкой, и как мать Ивашева часто бывала у ее постели, то горячечный бред больной открыл ее тайну. Тогда-то она решилась дать единственному сыну своему эту чудную девушку подругой его жизни и тем облегчить его заточение. Когда по выздоровлении мать Ивашева передала ей ее чувства, выразившиеся в бреду, она сказала ей всю правду; узнав и о его чувствах к ней, она на предложение матери изъявила решимость ехать к нему, чтоб разделить с ним его участь. Ивашев был сын очень богатых родителей и по своему положению принадлежал к высшему обществу; он был умен, хорош собой, прекрасно образован и к тому еще обладал редким музыкальным талантом. Известный пианист Фильд гордился им, как своим учеником. Все это вместе взятое по тогдашним понятиям света, конечно, ставило его много выше дочери бедной гувернантки. Сказала о своем увлечении матери; последняя, посовещавшись с матерью Ивашева и списавшись с самим Ивашевым, получила его согласие на брак.

Умерла во время родов дочери Елизаветы, умершей вместе с матерью.

Дети: Александр (8. 4. 1833 - 1834), похоронен в Петровском заводе, Мария (7. 1. 1835 - 28. 4. 1897), замужем за Константином Васильевичем Трубниковым, Петр (1837 - 29. 1. 1896), артиллерист, женат на Екатерине Александровне Лебедевой, Вера (р. 7. 12. 1838), замужем за Александром Александровичем Черкасовым.

Опекуном детей был Андрей Егорович Головинский, разрешено отправить детей к теткам - сестрам отца в Симбирск высочайшим повелением 7. 4. 1841, выехали вместе с бабушкой Марией Петровной Ле-Дантю (она приехала в Туринск 19. 2. 1839), воспитывались у тетки кн. Екатерины Петровны Хованской под фамилией Васильевых.

По манифесту об амнистии 26. 8. 1856 им была возвращена фамилия и дворянство.

Поступок этих женщин стал подвигом во имя любви. Девушки из знатных семей, получившие прекрасное воспитание и образование, оставили роскошь светских гостиных, чтобы последовать в Забайкалье за своими мужьями, которые были приговорены к каторге за подготовку восстания на Сенатской площади. сайт вспоминает судьбы пяти жен декабристов, пожертвовавших всем ради любимых.

Екатерина Трубецкая (урожденная Лаваль)

В 1871 году Николай Некрасов завершил работу над первой частью поэмы «Русские женщины», в которой рассказал о судьбе Екатерины Трубецкой (урожденной Лаваль), внучке известного миллионера, променявшей все материальные блага на возможность быть рядом с любимым супругом. Екатерина Ивановна стала первой женой декабристов, последовавшей за мужем в Сибирь.

Отцом Екатерины был сотрудник министерства иностранных дел Иван Лаваль. Фото: Commons.wikimedia.org

Родителями Екатерины был сотрудник министерства иностранных дел Иван Лаваль и его жена Александра, дочь миллионера Ивана Мясникого. Их особняк на Английской набережной был одним из центров культурной и общественной жизни Петербурга в 20-х годах XIX века.

Когда старшей их дочери Екатерине было 19 лет, она познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, героем Отечественной войны 1812 года. Симпатия молодых людей получила одобрения родителей, и вскоре произошло венчание. Но наслаждаться семейным счастьем молодоженам предстояло недолго. В декабре 1825 года после смерти Александра I на Сенатскую площадь с целью восстания вышли вооруженные войска. Во главе декабристов стоял Сергей Трубецкой.

Этот поступок решил судьбу князя и его супруги. После восстания он был задержан и доставлен в Зимний, где его лично допросил Николай I. Известие об аресте поразило Екатерину Ивановну, хоть супруг и не скрывал он нее своих политических убеждений. Она писала ему в Петропавловскую крепость:

«Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать. Меня будущее иногда беспокоит на твой счет. Иногда страшусь, чтоб тяжкая твоя участь не показалась тебе свыше сил твоих...».

Вскоре над декабристами состоялся суд. Трубецкой был приговорен к вечной каторге в Сибири. Екатерина добилась у императора разрешения последовать за любимым в ссылку. Она согласилась отречься от всего, что у нее было - дворянское звание, богатое наследство, лишь бы иметь возможность поехать за Сергеем. Перед таким напором чиновники отступили - в январе 1827 года она отправилась в центр каторжного Забайкалья.

В феврале 1827 года в Благодатском руднике Екатерине наконец позволили увидеть мужа. Их встречи были редкими, но именно они позволяли Трубецкому не падать духом.

В 1832 году срок каторги Трубецкого был сокращён до 15 лет, а в 1835 году — до 13. В 1839 году семья поселился в селе Оёк. К тому моменту у Сергея Петровича и Екатерина Ивановны уже родились пять детей.

Мария Волконская (урожденная Раевская)

Мария со стороны матери Софьи Константиновой была правнучкой Михаила Ломоносова. Отцом девочки был генерал Николай Раевский, властный человек, привыкший все держать под своим контролем. По мнению ряда историков, именно отец настаивал на ее браке с героем Отечественной войны 1812 года князем Сергеем Раевским, считая, что эта партия принесёт «блестящую, по светским воззрениям, будущность» дочери.

Несмотря на то, что в самом начале отношения между молодыми людьми складывались непросто, Мария любила своего супруга. Сохранились ее письма, которые она писала ему, находясь в разлуке. В них она обращалась не иначе, как «Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж!»

Когда произошло восстание декабристов, Мария была в положении и готовилась к родам. Первое время родные тщательно скрывали от нее, что ее муж арестован. К слову, Волконский был единственным генералом действительной службы, принявший непосредственное участие в движении декабристов.

Когда же Мария узнала о случившемся, то она написала ему в Петропавловскую крепость: «Я узнала о твоём аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была твоя судьба, я её разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, — не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней».

После вынесения приговора, перед Марией встал сложный вопрос: остаться с сыном или последовать за мужем в Сибирь. И она сделала выбор в пользу мужа.

В одном из писем она сообщала Волконскому: «К несчастью для себя я вижу хорошо, что буду всегда разлучена с одним из вас двоих; я не смогу рисковать жизнью моего ребёнка, возя его повсюду с собой».

Оставив сына с отцом, она поехала в Сибирь. Она следовала за супругом на Благодатский рудник, где он отбывал каторгу, в Читинский острог, в село Урик. С 1845 года они проживали семьёй в Иркутске. У Волконских родились еще трое детей, из которых выжили двое - Михаил и Елена. Годы спустя их дочь стала женой Дмитрия Молчанова, чиновника при восточносибирском генерал-губернаторе. А сын Михаил дослужился до звания тайного советника и заместителя министра народного просвещения Ивана Делянова.

Благодатский рудник. Дом, где жили княгини М. Н. Волконская и Е. И. Трубецкая. 1889. Фото: Commons.wikimedia.org

Для детей и внуков Мария Николаевна вела на французском языке «Записки», в которых описывала события её жизни с 1825 по 1855 год.

Александра Муравьева (урожденная Чернышева)

«Её красота внешняя равнялась её красоте душевной»,— вспоминал об Александре барон Андрей Розен, один из участников движения декабристов.

Дочь действительного тайного советника графа Григория Чернышева связала свою судьбу с Никитой Муравьевым, который был одним из главных идеологов движения декабристов. На долю хрупкой девушки с лицом ангела выпали тяжелые испытания, которые впоследствии свели ее в могилу.

К моменту ареста мужа, она ждала третьего ребенка. Приговор Муравьеву прогремел для нее словно гром среди ясного неба: каторжные работы сроком на 20 лет.

Несмотря на предостережения родных, она была полна решимости следовать за осужденным супругом, даже если для этого и потребуется оставить детей. Получив в 1826-м году разрешение следовать в Сибирь, она поехала в Читинский острог.

Разлука с детьми давалась ей очень тяжело, о чем она неоднократно писала в письмах. Череда смертей близких подкосило ее и без того слабое здоровье: она узнала о гибели ее маленького сына, в 1828-м году умерла ее мать, а в 1831-м не стало ее отца. Не выжили и две ее дочери, которые появились на свет в Петровском заводе.

«Я старею, милая маменька, Вы и не представляете себе, сколько у меня седых волос», - писала она за полгода до смерти.

«Её красота внешняя равнялась её красоте душевной», - писали о ней современники.Фото: Commons.wikimedia.org

Осенью 1832 года она простудилась и через три недели умерла. Ей было всего 28 лет.

Елизавета Нарышкина (урожденная Коновницына)

«Нарышкина была не так привлекательна, как Муравьева. Она казалась очень надменной и с первого раза производила неприятное впечатление, даже отталкивала от себя, но зато когда вы сблизились с этой женщиной, невозможно было оторваться от неё, она приковывала всех к себе своей беспредельной добротой и необыкновенным благородством характера»,- писала о ней Жанетта-Полина Гёбль, француженка, полюбившая декабриста Анненкова, и ставшая его женой.

Акварель Н. А. Бестужева (1832)«Портрет мой слишком льстит, но, однако я на нем похожа». Фото: Commons.wikimedia.org

Единственная дочь генерала Петра Коновницына познакомилась со своим будущим супругом, полковником Михаилом Нарышкиным на одном из балов в 1823-м году. Уже в 1824-м году они сыграли свадьбу. А 1825-м произошли события, изменившие ход истории. Ее супруг, состоявший в тайном обществе, был арестован за участие в подготовке восстания и помещён в Петропавловскую крепость.

Михаила Михайловича лишили чинов и дворянства и сослали на каторгу на 20 лет (позже срок был сокращен до 8 лет). Елизавета, будучи фрейлиной императрицы, попросила у Марии Федоровны разрешение отправиться за мужем, и, получив одобрение, поехала в Читинский острог.

Вместе с супругом они пришли все тяготы жизни. Когда в 1833-м году им разрешили обосноваться в Кургане, Нарышкины превратили свой дом в настоящий культурный центр.

Их союз, основанный на поддержке и уважении, вдохновлял многих. Когда Михаила Нарышкина не стало в 1863-го года, князь Оболенский написал в некрологе:

«Он вступил в супружество с графиней Елизаветой Петровной Коновницыной и в ней нашел ту полноту сочувствия, которая в жизни выражается полной гармонией — и стремлений, и цели жизненной, и надежд, и желаний. И Кавказ с его грозными твердынями, и Сибирь с её пустынями, везде они были вместе, и везде их сердечная жизнь, восполняющая недостатки одного полнотою другого, выражалась в любви чистой, отражаемой во всем строе жизни».

Михаила Михайловича лишили чинов и дворянства и сослали на каторгу на 20 лет. Фото: Commons.wikimedia.org

Мария Юшневская (урожденная Круликовская)

Мария Казимировна была одной из самых старших «жен ссыльнокаторжных». Ее брак с Алексеем Юшневским, одним из организаторов и руководителей Южного общества декабристов, был для нее вторым по счету. Их знакомство произошло, когда миловидная полячка еще была замужем за помещиком Анастасьевым. Несмотря на то, что у нее была дочь, она решилась на развод, чтобы соединить свою жизнь с Юшневским.

Как и другие жёны декабристов Мария вела переписку с родными и друзьями ссыльных. Фото: Commons.wikimedia.org

После восстания декабристов, Алексей Петрович был арестован и заключён в Петропавловскую крепость 7 января 1826 года. Вынесенный ему смертный приговор был заменен на пожизненные каторжные работы (позже срок каторги был сокращён до 20 лет - прим.)

Мария приняла решение ехать за супругом. Она писала письма на имя Бенкендорфа, пока в 1828 году ей не разрешили отправиться в путь. Единственным условием было - она должна была поехать без любимой дочери от первого брака. Юшневская согласилась.

Почти 10 лет она провела с мужем в Петровском Заводе, позже жили близ Иркутска. Супруги брали в дом воспитанников, в основном из купеческих детей.

Сохранились воспоминания одного из них:

«Жена Юшневского, Марья Казимировна, была миловидная, толстенькая старушка небольшого роста; в образование наше она не вмешивалась, но мы ее не особенно любили, потому что она строго заботилась о наших манерах и легко раздражалась всякими нашими промахами. Она была полька и ревностная католичка, и самыми частыми ее посетителями были два ксендза, не раз в неделю приходившие пешком из Иркутска».

Ее супруга не стало в 1844-м году. После его смерти Мария еще жила в в Кяхте, Иркутске, Селенгинске, пока в 1855-м году не получила разрешение вернуться для проживания в Европейскую Россию.

Декабрь 1825 года принёс Российской Империи не только зимнюю стужу, но и смену монарха. А вместе с этим - попытку государственного переворота, беспрецедентную по своему характеру и сути. Все события эпохи дворцовых переворотов не шли ни в какое сравнение с тем, что случилось в тот день на Сенатской площади Санкт-Петербурга.

Представители дворянства желали не заменить главу государства, а не допустить его восшествие на престол, упразднить самодержавие как форму государственной власти и отменить крепостное право. Одной из предпосылок к такому развитию событий стал непродолжительный, но очень напряжённый период междуцарствия: после кончины императора Александра I на трон должен был взойти его брат Константин, однако Великий князь не спешил принимать присягу, но и не отрекался.

Напряжение в стране нарастало. В итоге Константин Павлович всё же подписал отречение в пользу своего младшего брата - Великого князя Николая Павловича. Как известно из учебников истории и не только из них, попытка декабристов совершить революцию провалилась. Николай I всё-таки занял российский трон, а группа дворян, возглавивших это восстание была заключена под стражу и подвергнута суду со всеми вытекающими из этого последствиями.

Приговор декабристам

Под следствие по делу о восстании на Сенатской площади попали почти 600 человек. Из них многие были приговорены к смертной казни, но некоторым из них приговор заменили ссылкой в Сибирь пожизненно или сроком на 20 лет. В числе сосланных большинство были дворянского происхождения, некоторые - с княжеским титулом.

В связи с тем, что в восстании приняло участие немало военных в офицерских чинах, многие из них были разжалованы в солдаты и сосланы на Кавказ, а также на фронта русско-персидской и русско-турецкой войн. Из почти 170 человек в середине 1830-ых годов домой вернулись чуть больше тридцати.

Подобного никогда прежде не происходило в российской истории и потому современники и даже потомки так и не смогли сформулировать единую объективную оценку этих событий. Кто-то считает этих людей героями, кто-то наоборот осуждает. Так или иначе, прецедент имел место и в значительной мере повлиял на ход истории России.

Жёны декабристов

• Прасковья Егоровна Анненкова (Полина Гебль),
• Мария Николаевна Волконская,
• Александра Ивановна Давыдова,
• Александра Васильевна Ентальцева,
• Камилла Петровна Ивашева,
• Александра Григорьевна Муравьева,
• Елизавета Петровна Нарышкина,
• Анна Васильевна Розен,
• Екатерина Ивановна Трубецкая,
• Наталья Дмитриевна Фонвизина,
• Мария Казимировна Юшневская.

Несмотря на то, что дамы были разного происхождения, возраста, образования и даже различного социального положения, в решении поддержать своих мужей они оказались на удивление единодушны. Не все пережили сибирскую ссылку: после объявления амнистии декабристам 28 августа 1856 года обратно приехали только восемь, пятеро - вместе с мужьями.

Решившись уехать вслед за опальными мужьями в ссылку, дамы лишались всех своих привилегий и титулов. Отныне они стали жёнами ссыльно-каторжных. Впрочем, даже утрата статуса не лишила их силы духа. По-разному отнеслись родные и близкие к решению последовать за мужьями. Некоторых откровенно осуждали и всячески отговаривали, других наоборот поддерживали.

В Сибири дамы занялись тем, что было им дозволено и доступно. Поселившись рядом с местами заключения своих мужей, они, как могли, облегчали им жизнь на каторге: шили и чинили одежду, занимались лечением, в том числе и местного населения. Например, в Чите на средства жён декабристов была организована больница, в которую могли обращаться как заключённые, так и местные жители.

Через некоторое время декабристов с каторжных работ перевели на поселение и с этого момента, кажется, можно говорить о некотором улучшении их бытовых условий. Кроме того, многие из них занялись просветительской работой: обучали крестьянских детей грамоте и письму, а также азам математики. Некоторые обратились к изучению культуры и быта Сибири, собирали сведения по истории края.

Екатерина Трубецкая

Екатерина Ивановна Трубецкая была первой из жён декабристов, принявшей решение отправиться вслед за мужем в Сибирь. Супруг был её на 10 лет старше, но, судя по свидетельствам современников и личным письмам, из которых часть сохранилась, она очень любила мужа и совершила свой отважный поступок не из какого-то расчёта, а исключительно из желания разделить судьбу любимого человека.

Как ни странно, родители поддержали решение Екатерины Ивановны и постарались ей оказать всю возможную поддержку в этом нелёгком начинании. Она выехала в Сибирь буквально через день после отправки её мужа из Петропавловской крепости и уже в сентябре 1826 года добралась до Иркутска.

В Иркутске местным властям удалось задержать её почти на полгода под самыми различными предлогами и уговорами отказаться от своей затеи. Княгиня Трубецкая была непреклонна. С мужем ей удалось встретиться только в феврале 1827 года.

В сентябре 1827 года декабристов перевели в Читу, где условия значительно облегчились. Для жен декабристов выстроили целую улицу деревянных домиков и назвали ее Дамской.

Прасковья Анненкова

Урождённая Жанетта Полина Гебль, пожалуй, самый яркий пример искренней и самоотверженной любви. Будучи простой модисткой французского происходения в московском представительстве торговой фирмы "Дюманси", Полина Гебль познакомилась с молодым наследником семьи Анненковых - Иваном, который часто бывал там с матерью.

Молодые люди полюбили друг друга, но несмотря на все уговоры И.А. Анненкова, девушка отказывалась, понимая, что его семейство не согласится принять такую невестку, как она. Когда же Анненкова арестовали за участие в восстании и приговорили к 20 годам каторги, Полина Гебль приняла решение отправиться за ним.

Ей не давали разрешения, так как она была ему не жена и не родственница. Тогда девушка отправилась к императору. Ей удалось пробиться к нему во время военных маневров. Удивлённый Николай I в ответ на просьбу Полины сказал:

Это ведь не ваша родина, сударыня! Вы будете там глубоко несчастны.

Я знаю, государь. Но я готова на всё! - ответила она.

Ей разрешили ехать. Они поженились 8 апреля 1828 года. Полина прошла вместе с мужем все тяготы ссыльной жизни. После 1856 года, когда Александр II объявил амнистию декабристам, супруги Анненковы переехали в Нижний Новгород, где прожили ещё 20 лет. Самые счастливые в их непростой жизни.

• Свободная электронная энциклопедия Википедия, раздел "Восстание декабристов".
• Свободная электронная энциклопедия Википедия, раздел "Декабристы".
• Материалы сайта "История Российской империи", раздел "Жёны декабристов в ссылке".
• Воспоминания декабристов.
• Н.А. Некрасов, поэма "Русские женщины".
• Александр Дюма, "Учитель фехтования".
• Кинофильм "Звезда пленительного счастья".

Спокойная жизнь в России была перевёрнута в один миг в 1825 году. 14 декабря произошло великое восстание декабристов, в котором участвовало 579 человек. Это движение было жёстко остановлено властями, некоторые были приговорены к смертной казни, а большинство отправили в Сибирь, позже многих из них объявили мёртвыми. Но что оставалось делать бедной, русской женщине? Было несколько вариантов, это подать на развод, ждать своего любимого, или умчаться вместе с ним, отбывать строжайшее наказание. Из такого огромного количества женщин всего лишь двое подали на официальный развод.

Среди жён декабристов нашлись мужественные, которые отправились за мужем в Сибирь. Конечно, они не участвовали ни в каких восстаниях, но они поистине героини. Это какой сильной должна оказаться любовь и верность, чтобы последовать в неизвестную, но точно жёсткую жизнь.

Никакие проблемы и страдания их не пугали, главное было для них сохранить до конца своих дней верность своему мужу, ведь они давали клятву быть всегда вместе, и в радости, и в горе. На сегодняшний день известно всего лишь одиннадцать имён этих отважных женщин, но на самом деле их было больше. Такие поступки говорят нам о том, какое серьёзное отношение к браку было в 19-ом веке, какие высокие моральные ценности сопровождали этих женщин.

Волконская была правнучкой писателя Ломоносова, её отец был героем войны и его корни происходили из польского рода. По желанию родителей в 1825 году Мария была выдана замуж за Сергея Волконского, который был сказочно богат. После восстания её муж оказался государственным преступником. Только по просьбам общественного мнению его смертная казнь была заменена на длительную ссылку в Сибирь. За своим любимым мужем отправилась и княгиня Марина, первая их встреча после длительной разлуки случилась на руднике в феврале. Эта встреча поразила её, так как она не знала, что её муж находился в кандалах. Она бросила перед ним, поцеловала его железные кандалы, а позже и его самого.

В июле 1830 года у неё родилась дочь, но она не прожила и дня, девочку назвали Софьей. Жены декабристов не смотря на своё положение, собирали материальные средства для бедных местных жителей, Мария Николаевна воспитывала девочек и обучала их рукоделию. В своих письмах она писала, что самое родное, что у неё здесь есть это трава на могиле её доченьки. Она писала о том, что никогда не жалела о своём выборе. Добрая память об этой женщине осталась в истории России.

Восстание декабристов застали семью Муравьёвых в имении родителей Александы, графов Чернышовых. Муж Александры Никита Муравьёв был руководителем северного таного общества. Когда через семь дней после восстания Никиту пришли арестовывать, он упал на колени к жене и умолял её простить за это. Муравьёва попросила мужа встать и сказала, что она разделит его судьбу. Но она не могла предположить, что ждало её и детей.

Мужа приговорили к 20 годам в Сибирь , взамен отсечения головы. Ей было объявлено, что с мужем она будет встречаться всего лишь два раза в неделю, и то в присутствии жандарма. В 1832 году Александра заболела, три месяца у постели дежурили декабристы, но она умерла. Перед смертью она попросила, чтобы её похоронили в Петербурге, но и эту просьбу власти отклонили.

Отважная женщина, покинувшая свой дом и уехавшая за мужем на каторгу. Её муж хотел быть участником восстания, но в последний день не явился. Это не помогло ему и его также приговорили к пожизненному поселению в Сибири. Екатерина Ивановна не могла долго забеременеть, но в 1830 году родила первого ребёнка, всего за свою молодость она родила 7 детей, последняя была девочка. В 1854 году Екатерина умерла от рака и была похоронена в Иркутске.

Её муж состоял в тайном обществе, но вышел из него в 1823 году . Это никак не смягчило наказание. Во время ареста Наталья была беременна вторым ребёнком. В ссылке муж очень сильно болел, и его перевели в Суздаль. Верная жена поселилась не далеко от мужа и ухаживала за ним, но он умер в 1829 году.

Мужа приговорили к 6 годам работ. Жена отправилась в след за ним оставив своего крохотного ребёнка своей сестре на воспитание. По сравнению с остальными жёнами декабристов, её судьба пощадила, их семья попала под амнистию, они прожили вместе до глубокой старости.

Была тайно влюблена в Василия Ивашёва, но тот был из богатой семьи. Когда он был осуждён на 15 лет, девушка сказала о том, что хочет выйти замуж за осуждённого. Молодые сделали свадьбу, а затем мужа опять надели в Кандалы.

Её муж Иван Фонвизин был по материнской линии двоюродным дядей, но это не помешало им быть вместе. Наталья оставила двух сыновей на воспитание матери, после чего уехала за мужем на каторгу. В 1857 году она решилась выйти замуж за другого декабриста.

После суда над теми людьми, что состояли в тайном обществе и совершили восстание, император разрешал жёнам с ними разводиться и мотивировал это тем, что они не могли знать об участии их мужей в секретном обществе. Некоторые жены отказались от всех благ, что их окружали, от детей, близких и родных и делили тяжёлую судьбу их мужей. Все кто до этого были дворянами, были лишены всех прах. Абсолютно все, и бедные, и богатые не имели прав но то, чтобы управлять своим собственным имуществом. Дети, которые были рождены за время осуждения заключенных в Сибири, власти не признавали, они считались отбросами общества.

Отправляясь в Сибирь к мужьям-преступникам, они о многом не подозревали

14 декабря 1825 года произошла попытка госпереворота: группа единомышленников-дворян вместе с подконтрольными и сочувствующими им армейскими частями вышли на Сенатскую площадь Петербурга, чтобы не допустить вступления на престол Николая I , а в идеале – и вовсе упразднить в России самодержавие. Царь в ответ церемониться не стал, и восстание буквально за день было разгромлено.

Из трех тысяч участников – несколько сотен погибли, еще 579 человек были пойманы и «привлечены к следствию». 287 признали виновными. Пятерых организаторов восстания приговорили к смертной казни, а еще 120 человек – к отправке на каторгу с последующим поселением в Сибири.

Во глубине сибирских руд

Современный человек при слове «каторга» представляет себе максимум нелюбимую офисную работу. В XIX веке каторга означала изнуряющий каждодневный труд на рудниках. Например, на Нерчинском руднике в Забайкалье, где работали декабристы, добывались серебро и свинец.

Жили осужденные в каменных тюремных камерах без окон, не имея права ни днем, ни ночью снять с рук и ног тяжелые кандалы. Прибавьте к этому лютые сибирские морозы, жуткую тюремную кормежку, практически полное отсутствие медицины – и картина становится еще понятнее.

Разумеется, и после приезда жен никто послаблений декабристам делать не стал. Все они считались государственными преступниками, и отношение к ним было соответствующим.

Поскольку выражение «жены декабристов» часто употребляется во множественном числе, у незнающих людей создается впечатление, что таких женщин было много. На самом деле, сменить комфортную жизнь в столице на холодную и убогую комнатушку при остроге решились всего 11 человек. Позднее к ним присоединились еще семеро – матери и сестры осужденных.

Что теряли эти женщины, соглашаясь на переезд? Прежде всего – свои аристократические привилегии и титулы. Отныне они были не княгинями и графинями, а «женами ссыльно-каторжных». Они автоматически лишались дворянских прав, и государство больше не несло ответственности за их достоинство и безопасность.

У многих декабристок были дети, которых взять с собой было нельзя: даже самих женщин отпускали крайне неохотно, с личного разрешения Николая I. Что же касается детей, рожденных в ссылке, то они, по изначальному распоряжению, «пocтупaли в кaзенныe крecтьянe». Каково было понимать это их матерям, потомственным аристократкам?

Тем не менее, 11 женщин пожертвовали и своим комфортом, и безопасностью, и статусом ради того, чтобы поддержать мужей в самые тяжелые годы.

«Я и не желаю возвращаться»: Мария Волконская (1805-1863)

Самая молодая из декабристских жен, Мария была дочерью прославленного генерала Николая Раевского . Не менее примечательна была и ее родословная по материнской линии: она приходилась правнучкой Михаилу Ломоносову .

С семьей Раевских близко дружил Александр Пушкин , и говорят, он был буквально заворожен прелестью Машеньки. Полюбил Машу и князь Сергей Волконский , который был вдвое старше нее. Зная суровый нрав Раевского, он понял, что просить Машенькиной руки нужно не у нее самой, а у ее отца. Генерал ответил согласием; ну а Машиного мнения, как это часто было заведено в те времена, особенно не спрашивали.

11 января 1825-го 37-летний Волконский и 19-летняя Мария обвенчались. До декабрьского восстания оставалось меньше года.

2 января 1826-го у супругов родился сын Коля. Едва оправившись от нелегких родов, Мария узнала, что ее муж арестован.

История о первом свидании Волконских на Благодатском руднике позднее передавалась из уст в уста: потрясенный князь кинулся к жене, но Мария опередила его, опустилась на колени и поцеловала его кандалы.

Поселившись «на квартире» у местных крестьян, Волконская стала помогать декабристам всем, чем могла: готовила, чинила одежду, писала по их просьбам письма близким. К чести родственников декабристов, они в большинстве своем не отреклись от своих родных и помогали им деньгами, которые осужденные, согласно раз и навсегда принятому правилу, распределяли поровну, живя, де-факто, одной большой семьей.

Раевский умер в 1829 году. Для Волконской это была лишь одна из потерь: перед этим в Петербурге скончался ее трехлетний сын, оставленный у родни; а дочь Соня, родившаяся уже в ссылке, прожила совсем чуть-чуть.

Но вскоре в этой беспросветности стали появляться «окошки». В том же 1829-м каторжникам позволили снять кандалы, женам – поселиться с ними в тюрьме, обустроив комнаты на свой вкус. А затем – и вовсе жить в обычных домах, не выезжая за пределы Сибири. Волконские перебрались в Иркутск, где их дом быстро стал местным культурным центром. У супругов родились еще двое детей – Нелли и Михаил.

Амнистировали декабристов спустя 30 лет после восстания, в 1856-м. Из 120 ссыльных из Сибири возвратились только 15. Повезло и Волконским. Мария Николаевна умерла в 1863-м, а Сергей Григорьевич пережил ее на два года.

«Не смогу жить без тебя»: Екатерина Трубецкая (1800-1854)

Семья Трубецких – Сергея и Екатерины – была вторым центром, вокруг которого группировалось декабристское сообщество. Девичья фамилия Екатерины Ивановны – Лаваль; ее отцом был богатый сотрудник МИДа, известнейший коллекционер живописи и античного искусства. На роскошных балах в доме Лавалей бывал не только весь интеллектуальный цвет столицы; сам император Александр I порой заезжал «на огонек». Так что можно лишь представить, каково было Екатерине жить в покосившейся хибарке с дымящей печкой, которую они снимали на пару с Волконской.

По воспоминаниям женщин, зимой их волосы во сне в буквальном смысле примерзали к бревнам, а теснота была такой, что ноги упирались в стену. Тем не менее, Екатерина Ивановна не колебалась ни секунды в своем намерении последовать за мужем. «Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя», - написала она ему под новый 1826-й год.

Удивительно, но судьба вознаградила Екатерину за эту решимость. Именно в ссылке у Трубецких после девяти лет бездетности родилась вначале дочь Александра , а затем еще восемь детей. Правда, выжить было суждено не всем: кроме Сашеньки, до взрослого возраста дожили только дочери Зинаида и Елизавета и сын Ваня .

Жили Трубецкие сначала в Чите, потом в Иркутске; помимо своих кровных, они вырастили и еще нескольких приемных детей. В Иркутске их дом стал местом постоянного паломничества бедняков, которым Екатерина Ивановна помогала и едой, и деньгами, и лекарствами, выписываемыми специально для этого из Петербурга.

До амнистии княгиня не дожила: она заболела раком легких и скончалась осенью 1854-го. Прощаться с нею пришел весь город, включая Восточно-Сибирского генерал-губернатора.

Неугасимая лампада: Александра Муравьева (1804-1832)

Сашеньку Муравьеву – «Александрин», или «Сашези», как прозвали ее супруг и его друзья, - декабристы считали своим ангелом-хранителем. Жена Никиты Муравьева стала еще одной женщиной, не пережившей ссылку.

В Сибирь она отправилась, оставив на попечение свекрови троих малышей. Именно через нее Пушкин передал декабристам свои стихи: послание к Ивану Пущину и знаменитое «Во глубине сибирских руд».

В Сибири у Муравьевых родились три дочери, но выжила лишь одна – Сонечка, или Нонушка , как ее называли в семье.

В 1832 году в доме друзей Муравьевых, декабриста Михаила Фонвизина и его жены Натальи , случился пожар. 28-летняя Александра, еще толком не оправившаяся после тяжелых родов и потери дочки Аграфены , прожившей несколько суток, - помчалась к подруге на помощь. Таская на холоде ведра с водой, она сильно простудилась, и буквально за несколько суток сгорела в лихорадке. В ночь ее смерти 36-летний муж стал совершенно седым.

Над могилой Александры в забайкальском городе Петровский завод Никита Михайлович построил часовню, где затеплил неугасимую лампаду. Говорят, что еще 37 лет она горела, освещая дорогу путникам, едущим из Читы.

«Награда за многие разочарования»: Александра Давыдова (1802-1895)

Дочь губернского секретаря в ранней юности без памяти влюбилась в бравого лейб-гусара Василия Давыдова , весельчака и балагура. Не успев даже толком обвенчаться с возлюбленным, Александра переехала к нему в родовую усадьбу в Каменке Киевской губернии, и прежде чем они официально стали мужем и женой, родила ему пятерых детей.

К моменту, когда Василия по решению суда отправили на каторгу, малышей у них было уже шестеро. Самой же Александре только исполнилось 23.

Знавшие Давыдова люди рассказывали, что тюрьма крайне тяжело повлияла на него: от жизнерадостности и веселья не осталось и следа. Александра понимала это – и, не желая, чтобы муж был окончательно сломлен, сделала все, чтобы как можно скорей оказаться рядом с Василием.

«Без нее меня уже не было бы на свете», - позднее говорил декабрист своим детям. Их в Сибири у Давыдовых родилось семеро. Отец их амнистии не дождался, умер в 1855-м; так что Александра Ивановна вернулась в Каменку вдовой.

За одного из сыновей Давыдовых, Льва Васильевича , вышла замуж родная сестра Петра Чайковского, Александра . Композитор часто приезжал к ней в гости, где общался и с Александрой Ивановной. О своем отношении к этой женщине Чайковский написал: «Она – одно из редких проявлений человеческого совершенства, которое с лихвой вознаграждает за многие разочарования».

Умерла Давыдова 93-летней старушкой, в окружении любимых детей и внуков.